Под покровом небес

Если честно, то работы у полковника Мергена Оюна, несмотря на высокую его должность в государстве — начальника личной охраны Большого дарги, было немного, и поэтому он рьяно старался выполнить каждое редкое поручение генерального секретаря ТНРП и члена Президиума Малого Хурала ТНР. Ко всему прочему, он, как и каждый настоящий тувинец, любил охоту. Потому и понеслись на всем скаку всадники под его началом, оставляя после себя выбитую копытами дернину да клубы пыли. Мерген нисколько не сомневался, что выполнит приказ Большого дарги — хоть из-под земли, но найдет и загонит зайца. Единственное, что его беспокоило в команде Салчака Колбахорековича, — слово: «Немедленно!» Сколько это «немедленно» — час, два, день? И не осерчает ли Большой дарга, если «немедленно» генерального секретаря не совпадет с его «немедленно»?..

К счастью для полковника Мергена Оюна, уже у березового колка, который находился на полпути от юрты арата[8], собаку которого он отхлестал плеткой, до гор из песчаника всадники вспугнули косого. Заяц оказался крупным, с длинными сильными лапами, которые понесли его прочь. Но длинноухий уже почти отлинял и выделялся ярко-белым пятном на серо-желтом фоне невысокой травы, полусъеденной и вытоптанной овцами еще летом.

И потому заяц вскоре был загнан и почетно доставлен на кухню к корейцу И Го.

У корейца И Го на кухне был порядок идеальный, хотя помощников у него было всего двое. Два Василия. Один — русский парень по имени Вася — истопник, и водовоз, и поваренок в одном лице. Второй — огромный сибирский кот Васька — сторож провизии. Васька ловил мышей и, конечно, был любим небольшим коллективом кухни.

И Го с детства любил кошек, но на Сахалине, где он родился, их большая семья еле-еле сводила концы с концами — на детей еды не хватало. Потом пришли японцы, и И Го с родителями переехал на материк. На материке с десяти лет он начал работать на кухне у трактирщика — богатого корейца Кима. Потом началась революция и Гражданская война. И Го ушел от Кима к партизанам. За годы войны он постепенно перекочевал в Восточную Сибирь, откуда вместе с Сибирской армией красных командиров Щетинкина и Кравченко, в которой он служил поваром, пришел в Урянхай, где и обосновался в Белоцарске — маленьком, но столичном городке края, где в основном проживали русские, но где, к своему удивлению, он встретил скромную, но сразу запавшую в душу кореяночку, выросшую в бедной русской семье, — Машу. Поженились, на краю городка И Го вырыл землянку, рядом разбил огород, ну теперь, казалось, можно было и кошку завести, но его пригласил на работу сам Большой дарга, партия которого к тому времени пришла к власти в Урянхае, а потом начали рождаться дочери, и, хотя огород и кухня давали достаточно пищи, чтоб прокормить большую семью, — землянка стала тесной. На настоящий же дом средств не было.

Так маленькая детская мечта о кошке и осталась бы не осуществленной, если бы однажды в дверь кухни не постучал мальчик-оборвыш и не попросил хлеба. И Го пожалел его, накормил, потом нагрел воды на плите. И вот тут, когда мальчишка снимал свои лохмотья, кореец услышал странный звук: жалостливый и тихий. И Го сунул руку в лохмотья и вытащил из них маленький серый комок, который испуганно замяукал, пытаясь уцепиться острыми коготками хоть за что-нибудь, а так как, кроме руки корейца, которой он держал котенка на весу, поблизости ничего не было, котенок вцепился в руку И Го. Кореец от неожиданности вскрикнул, но тут же засмеялся и прижал беззащитное животное к себе.

Оборваныш смыл грязь и оказался белобрысым русским мальчиком.

— А я думал, что ты китайса, — пошутил И Го. — А звать тебя как?

— Вася.

— Откуда ты, Вася?

— Из Верхне-Никольского Подхребтинского района.

— А родители где?

Мальчик стал смотреть в окно, по щекам потекли слезы.

— А его как звать? — Кореец с улыбкой посмотрел на прижавшееся к нему крохотное существо.

— Васька, — сглотнув ком, вставший в горле, сказал мальчик…

Заяц был крупным. И Го положил освежеванную тушку в чан, залил ее холодной колодезной водой, добавил уксуса. Конечно, можно было сделать проще: сначала отварить зайца, а потом сверху обжарить — так было бы гораздо быстрее, но вкус был бы совсем иным. И Го не мог себе этого позволить. И даже не потому, что ему бы Большой дарга или кто-нибудь из гостей сделал замечание — заяц был бы все равно вкусным, а потому, что со времен работы у богатого корейца Кима (а может быть, это было у него врожденным?) он привык все делать на совесть — чтобы не было возможности даже в мыслях, даже во сне себя в чем-то упрекнуть.

Через три часа И Го вернулся к зайцу: достал его из чана, нашпиговал тушку бараньим жиром, натер солью, обложил чесноком, луком и только ему известными очищенными и нарезанными кореньями, полил маслом и поставил в духовку жарить.

— Вася, прикрой поддувало и пока дров не подкладывай, — сказал он своему помощнику.

Во время жаренья И Го поливал зайца с ложки соком, образовавшимся на противне.