Таннер давно заметил, что Эрик, когда с кем-нибудь разговаривает, если уж смотрит собеседнику в глаза, то взглядом настолько цепким и пристальным, что кажется, будто он сверлит им тебе мозг, пытаясь доискаться там истинной подоплеки сказанного, – мол, что мне твои слова? слова это пустой звук! В этот раз Таннеру показалось, что парень приглядывается к нему со вниманием еще и большим, чем обычно.
– Да, – через силу выговорил Таннер. – С ними все в порядке. Извините. Пойду, пожалуй, впаду опять в дрему, так не ко времени прерванную.
Он вышел в межкомнатную дверь и оказался в соседнем номере. Когда бой внес туда последний из чемоданов с пожитками, Таннер запер дверь и лег на кровать, но заснуть не получалось.
– Ну и мразь, господи прости! – проговорил он вслух и добавил, злясь на себя за то, что поддался: – Какого черта они о себе воображают?
Вся надежда была на то, что тянуть из него вести о Порте и Кит клещами Лайлы не будут, иначе придется им что-то рассказывать, а этого ему очень не хотелось. Оповещать Лайлов о трагедии, а тем более искать их сочувствия Таннер не собирался, надеясь справиться своими силами: принимать от них соболезования ему было бы нестерпимо.
В тот же день ближе к вечеру он шел через фойе. Там в сумеречном, чуть не подземном свете сидели Лайлы, звякали чашками. Миссис Лайл повсюду разложила свои старые фотоработы, некоторые даже прислонила к жестким кожаным подушкам вдоль спинки дивана: Абделькадеру предлагалось какую-нибудь выбрать, чтобы повесить рядом со старинным ружьем, украшающим стену. Заметила, что в дверях нерешительно мнется Таннер, и встала его поприветствовать.
– Мистер Таннер! Как я рада! Вот уж не ожидала вас увидеть! Вот вы уехали из Мессада, а я потом все думала: как же вам повезло! Или как умно вы поступили – не знаю уж. Когда мы вернулись туда, покончив со всеми поездками, там оказалось совершенно невозможно находиться: зверский климат! Просто жуть какая-то! И конечно, тут же разыгралась моя малярия, свалила в постель. Я думала, мы никогда оттуда не выберемся. Да еще Эрик с его дурацкими выходками.
– Рад снова вас видеть, – сказал Таннер. Он думал, что окончательно с ней распрощался в Мессаде, и теперь отчаянно изыскивал в себе последние остатки привитой воспитанием вежливости.
– Завтра мы поедем смотреть развалины. Они очень древние, остались еще от гарамантов. Вы обязательно должны поехать с нами. Это невероятно интересно!
– Я очень благодарен вам, миссис Лайл…
– Давайте к нам, будем пить чай! – вскричала она, хватая его за рукав.
Еле от нее отбившись, он направился в пальмовую рощу и принялся бродить там под деревьями, наматывая милю за милей вдоль бесконечных глинобитных стен и все более проникаясь ощущением, что этак, пожалуй, он из Бунуры никогда не выберется. По непонятной причине после того, как на горизонте снова появились Лайлы, ощущение возможности того, что Кит найдется, сделалось еще более призрачным, чем прежде. На закате повернул назад и до пансиона добрался уже в темноте. У себя под дверью обнаружил телеграмму, текст которой был написан почему-то от руки фиолетовыми чернилами и таким почерком, что поди еще разбери. Телеграмма была за подписью американского консула в Дакаре и пришла в ответ на множество запросов: «ИНФОРМАЦИЕЙ О КЕТРАЙН МОРСБИ НЕ РАСПОЛАГАЕМ ЧТО-ТО УЗНАЕМ СООБЩИМ». Он бросил листок в мусорную корзину и сел на штабель чемоданов Кит. Некоторые из них были из багажа Порта; теперь все они принадлежали Кит, но хранились в его комнате, ждали.
«Сколько же так может продолжаться?» – спрашивал себя Таннер. Он задыхался, словно рыба, вынутая из воды; бездействие сказывалось на нервах. Нет, ну, с одной стороны, конечно, правильно – сидеть тут, ждать, когда Кит объявится, где-нибудь вынырнет из этой чертовой Сахары, – но вдруг этого не произойдет никогда? Вдруг (нельзя ведь сбрасывать со счетов и такую возможность) ее вообще уже нет в живых? Должен быть какой-то предел ожиданию, окончательная дата, после которой ему придется отсюда уехать. И что тогда? А тогда (он это видел чуть ли не воочию) ему придется вновь войти в квартиру Хьюберта Дэвида на Восточной пятьдесят пятой стрит, где когда-то он впервые встретил Порта и Кит. Там будут все их общие знакомые; некоторые станут шумно сопереживать, некоторые возмущаться; кто-то будет молча, с понимающим и презрительным видом поглядывать, вслух ничего не говоря, но много чего по сему поводу думая; ну а для кого-то все происшедшее будет этаким героико-романтическим эпизодом, трагичным, но, в общем-то, проходным. Нет, никого из них он видеть не желает. Чем дольше он здесь проторчит, тем более отдаленным сделается случившееся и тем менее острым и определенным будет их осуждение, направленное лично на него, это уж точно.