Под покровом небес

Он лежал в кровати и смотрел в потолок; чувствовал себя при этом слабым и несчастным. Пора было уже явиться Жаклине, готовить ему консоме на полдник: в это время дня он всегда взбадривал себя крепким мясным бульоном. (После первых колик он предпочел от поварихи немедленно избавиться: уж настолько-то он способен был учитывать психологию туземцев!) Жаклина же, хотя и родилась в Бунуре, но арабом был только ее отец (во всяком случае, так считалось, и, надо полагать, обоснованно: об этом говорили и черты ее лица, и его цвет), а матерью была француженка, умершая вскоре после родов. Как француженка оказалась одна в Бунуре и что там делала, никому не ведомо. Однако все это было в далеком прошлом; ребенком Жаклину взяли к себе «Белые отцы» и воспитали при своей миссии. Она знала все песнопения, которым «Белые отцы» упорно и неустанно обучали детишек; то есть, вообще-то, она была как раз единственным ребенком, который их действительно выучил. Помимо пения и молитвы, ее обучили еще и готовить, в чем она проявила талант, для всей миссии явившийся истинным благословением: до этого несчастным Отцам приходилось годами обходиться местной пищей, и у всех от нее сильно пострадала печень. Когда отец Лебрюн узнал о проблеме, вставшей перед лейтенантом, он сразу изъявил готовность прислать на замену бывшей его поварихе Жаклину, чтобы она два раза в день готовила ему что-нибудь простенькое. В первый день патер пришел навестить его лично и, присмотревшись к лейтенанту, решил, что особой опасности в том, чтобы разрешить женщине навещать его, не предвидится – по крайней мере в течение ближайших нескольких дней. Счел возможным положиться на отчеты самой Жаклины о выздоровлении пациента, ибо с тех самых пор, как тот вступит на путь выздоровления, полагаться на его благонравие будет уже невозможно. В тот первый день, глядя на то, как лейтенант обессиленно лежит в своей измятой и вздыбленной постели, он сказал:

– Оставляю ее в твоих руках, сын мой, а тебя в руце Божией.

Лейтенант понял, что тот имеет в виду, и попытался улыбнуться, но даже на это по слабости был не способен. Зато потом он, вспоминая об этом, всякий раз улыбался, настолько эта Жаклина была тоща и страхолюдна – смотреть не на что.

В тот день она запаздывала, а когда пришла, долго не могла отдышаться: около зауйи ее остановил капрал Дюперье и послал к начальнику со срочным сообщением. Оно было об иностранном подданном – американце, который потерял паспорт.

– Американец? – эхом отозвался лейтенант. – У нас в Бунуре?

Да, подтвердила Жаклина. Он здесь с женой, остановились в пансионе Абделькадера (да где бы им еще и быть: во всей округе этот пансион – единственное место, где принимают постояльцев), причем в Бунуре они уже не первый день. Она даже своими глазами видела того джентльмена: вполне себе такой мужчина, молодой…

– Что ж, – сказал лейтенант. – Чего-нибудь поесть бы. Сегодня, может быть, с рисом? У вас найдется время приготовить?

– О да, мсье. Но он велел мне передать вам, что с американцем очень важно увидеться сегодня.

– Господи, да о чем вы? Зачем мне с ним видеться? Я же не могу отыскать его паспорт. На обратном пути в миссию – будете проходить мимо заставы – скажите капралу Дюперье, пусть передаст американцу, что ему следует возвращаться в город Алжир и обратиться там к своему консулу… Если он уже и так не догадался, – после паузы добавил он.

– Ah, ce n’est pas pour ça![64] А в том, что в краже паспорта он обвиняет мсье Абделькадера.

– Что? – взревел лейтенант, которого аж подкинуло.

– Да. Приходил вчера, написал заявление. А мсье Абделькадер просит вас сделать так, чтобы он забрал его. Потому-то и надо, чтобы вы с ним сегодня увиделись.

Жаклина, явно в полном восторге от его реакции, ушла на кухню и принялась там греметь кастрюлями. Она была на седьмом небе от осознания собственной важности.