Под покровом небес

А пока он страдал от скуки. После того как мадам д’Арманьяк уехала, лейтенант попытался было возобновить прежнюю жизнь, причем прямо с того момента, как она прервалась, но, увы, девушек из соответствующего квартала Бунуры он находил теперь раздражающе простоватыми – особенно после куда более многогранных отношений, к которым он в последнее время приохотился. В результате занялся пристройкой к дому добавочной комнаты: решил этим удивить жену, когда та вернется. Комната должна будет являть собой salon arabe.[63] Для нее уже имелись специально заказанные диваны и кофейный столик, а еще он купил очень красивый, большой, кремового цвета шерстяной ковер на стену и две овечьи шкуры на пол. Две недели он занимался отделкой этой комнаты, когда случилась одна неприятность.

Эта неприятность, пусть, в сущности, и несерьезная, его работе все же помешала, и уже хотя бы поэтому не могла быть оставлена без внимания. Более того, когда ему случалось быть прикованным к постели, будучи человеком деятельным, он сразу начинал скучать, а проваляться в ней на сей раз пришлось много дней. Вообще-то, все это было просто несчастным случаем: если бы первоначальный сигнал поступил от кого-нибудь другого – от местного жителя, к примеру, или даже от кого-то из подчиненных, – он не чувствовал бы себя обязанным уделять ему столько внимания. Но он имел несчастье сам все обнаружить – однажды утром, во время личного обхода деревень, который он проводил два раза в неделю. Тем самым происшедшему был придан статус события, причем официально признанного и важного. Дело было у самых стен Игермы, которую он всегда посещал сразу после Тольфы, пешком пройдя через кладбище и взобравшись потом на гору; из огромных ворот Игермы открывался вид вниз, на долину, где ждал солдат его заставы с грузовиком, на котором должен был потом везти командира в Бени-Изген: пешком туда тащиться все же далековато. Когда лейтенант проходил в ворота на территорию поселка, его внимание привлекло нечто на первый взгляд совершенно обыденное. Мимо пробежала собака, держа в зубах что-то большое и подозрительно розовое, частично свисающее и волочащееся по земле. Но он почему-то в этот предмет так взглядом и впился.

Вернулся, немного прогулялся вдоль внешней стороны стены. Навстречу попались еще две собаки с похожей добычей. И наконец наткнулся на то, что искал: это был всего лишь младенец, убитый, по всей вероятности, только что, нынешним утром. Он был завернут в старый номер газеты «Эхо Алжира» и брошен в неглубокую канаву. Опросив нескольких человек, которые тем утром побывали за воротами, лейтенант установил, что вскоре после восхода солнца в ворота вошла некая Ямина бен-Раисса, и шла она при этом не той своей дорогой, какой ходила обычно. В том, чтобы разыскать Ямину, сложности не было: она жила с матерью неподалеку. Сперва она истерически отпиралась, утверждала, что ничего об этом преступлении знать не знает, но когда он вывел ее из дома одну на край деревни и поговорил с ней пять минут «как следует», она спокойно рассказала ему все до точки. Чуть ли не самым удивительным в ее рассказе было то, что она умудрилась скрыть свою беременность от матери – во всяком случае, так она утверждала. Лейтенант был склонен этому не поверить, но затем вспомнил о том, какое количество нижних юбок носят местные женщины; приняв это во внимание, он решил, что она говорит правду. Хитростью заставив старшую женщину из дома удалиться, она родила ребенка, задушила его и бросила за воротами завернутым в газету. К тому времени, когда вернулась мать, она уже мыла пол.