Под покровом небес

Цена была для Айн-Крорфы запредельной, это Порт сознавал. Но торговаться было, похоже, не время, и он, одобрив сделку, по настоянию Мохаммеда удалился в первую комнату, где снова оказался в обществе тех двух неинтересных девиц. Девицы к этому моменту увлеклись каким-то очень серьезным разговором и едва ли даже заметили его появление. Комната полнилась разговорами и смехом; он сел на прежнее место и прислушался: пусть он ни слова и не понимал, но ему нравилось слушать чужой язык, его интонации.

Мохаммед не приходил довольно долго. Время шло к ночи, количество людей, сидящих вокруг, постепенно уменьшалось: посетители либо удалялись во внутренние кабинки, либо расходились по домам. Две девушки продолжали сидеть, болтая и временами заходясь в приступах смеха, во время которых хватались друг за дружку так, будто иначе упадут со смеху на пол. Порт уже подумывал о том, не пойти ли поискать Мохаммеда. Пытался сидеть спокойно, совсем отринув чувство времени, как в заведении подобном этому, наверное, и положено, однако ситуация вряд ли была такова, чтобы можно было позволить себе отдаться игре воображения. Когда Порт в конце концов все же отправился во двор на поиски, Мохаммед тут же нашелся: лежал на кушетке в комнате напротив среди каких-то своих приятелей и курил трубку, начиненную гашишем. Приблизившись, Порт к нему обратился, не заходя в комнату: этикет гашишекурилен был ему неизвестен. Впрочем, оказалось, что никакого особого этикета нет в заводе.

– Заходи, дорогой, – донесся из облака едко пахнущего дыма голос Мохаммеда. – Выкури трубочку.

Порт вошел, поприветствовал собравшихся и тихо спросил Мохаммеда:

– Так что же насчет девушки?

Несколько секунд лицо Мохаммеда ничего не выражало. Потом он усмехнулся:

– А, та танцовщица? С ней тебе не повезло, дорогой. Ты знаешь, что с ней? Она слепая, бедняжка.

– Я это знаю, знаю, – перебил Порт с нетерпением и нарастающей тревогой.

– Послушай, да? Зачем она тебе такая? Ведь она слепа!

Порт вышел из себя.

– Mais bien sûr que je la veux![57] – закричал он. – Хочу ее! Где она?

Мохаммед слегка приподнялся на локте.

– Ого, – хмыкнул он. – Вот разошелся! Сядь, дорогой, выкури трубочку. Просто так, по дружбе.

Порт гневно развернулся на каблуках и, выскочив во двор, тут же начал планомерный поиск по всем клетушкам от одного крыла здания до другого. Но девушка исчезла. Вне себя от разочарования, он вышел из ворот на темную улицу. У подъезда, тихо переговариваясь, стояла парочка – какой-то арабский солдат с девушкой. Проходя мимо них, Порт пристально вгляделся в ее лицо. Солдат возмущенно на него уставился, но и только. Нет, не она. Оглядевшись по сторонам на плохо освещенной улице, он различил вдали две-три фигуры в белых просторных одеяниях; одна уходила в одну сторону, другая в другую. Зашагал, злобно пиная ногами камни, попадающиеся на пути. Теперь, когда она исчезла, он так расстроился, словно не мимолетного удовольствия лишился, но утратил самое любовь. Влез на гору и сел около форта, откинувшись спиной на старинную каменную кладку. Внизу горело несколько городских огней, дальше все укрывали неизбежные горизонты пустыни… Эх, а она бы положила ладони на лацканы его пиджака, тихонечко коснулась бы лица, медленно провела своими чувствительными пальцами вдоль губ. Она обоняла бы аромат бриолина от его волос и осторожно ощупывала на нем одежду. А в постели, не имея зрения, чтобы что-то видеть за пределами кровати, она была бы вся в его власти, как пленница… Ему представились чудные игры, которым он мог бы с ней предаваться: сделал бы вид, например, что исчез, но, никуда не деваясь, наблюдал за нею; ему подумалось о бесчисленном множестве способов, которыми он мог заставить ее испытывать к нему благодарность. И все время за образами этих его фантазий проглядывало невозмутимое, чуть вопросительно глядящее лицо, при всей своей гармоничности непроницаемое как маска. Его пробрала дрожь от жалости к себе, и это было почти приятно – настолько по́лно этим был выражен его настрой. Такая физическая, телесная дрожь; а он такой одинокий, брошенный, безнадежно растерянный и замерзший. Вот: замерзший – это особенно; глубокий внутренний холод не изменишь ничем. И пускай сейчас это основная его неприятность – этот холод, эта ледяная мертвость, – но он и дальше будет за него цепляться, потому что холод лежит в основе всего его существа: он все свое бытие вокруг него выстроил.