Под ризой епископа

Молодая пара пошла дальше и очутилась у лотка, где шла оживленная торговля кренделями, пряниками, леденцами в жестяных коробочках.

— Вот здорово! В самом деле, как на ярмарке, — обрадованно удивился Ковалев и отдал продавцу деньги. — На все!

Бойкий продавец лишь мельком взглянул на Ковалева и не спускал глаз с Фроси, пока отбирал им покупки. Он подал им с дюжину кренделей на мочалке, фунта два пряников и три баночки леденцов.

— Заходите еще, красавица! — Пригласил он вослед.

Они прошлись по всему лугу, побывали везде где было весело и людно, попили воду из ключа. Только во второй половине дня вернулись домой.

ДРАКА

Я давно наблюдаю за кулацкими детьми. Они ведут себя высокомерно, держатся обособленно. И что самое тревожное: многие из них, следуя поучениям отцов, разжигают вражду между школьниками.

Из показаний заведующей школой

Вася, очень скучал и искал встречи с дедом Архипом. Как-то, выбрав момент, когда тетки Аксиньи не было дома, прибежал на конный двор.

В небольшой избенке, похожей на крестьянскую баню, расположенной рядом с конюшней, беспорядочно загроможденной хомутами, седелками, связками вожжей и прочей сбруей, стоял полумрак, пахло конским потом. Сквозь сизую пелену дыма парнишка с трудом разглядел мужиков, сидящих у небольшого, грубо сколоченного столика. Деда Архипа среди них не было.

— Он в конюшне, старый хрыч, где же ему быть-то, — ответил на вопрос Васи заплетающимся языком Кожевин. — Ишь сроднились: черт с младенцем.

Вася направился в конюшню, открыл широкое полотно большой дощатой двери, густой запах прелого сена и конского навоза защекотал в носу. Он обошел стойла, в которых, постукивая копытами, топтались кони. В одном из них был пегий жеребенок, совсем еще маленький. Уткнувшись мордой в вымя матери, он чмокал губами.

Вася опустился на ворох сена под навесом и стал дожидаться деда Архипа. Он вспомнил все, что его связывало с ним. Вот они вместе едут на Пегашке, потом вместе лежат в больнице. Они-то выжили, а вот Пегашка, любимица деда, вскоре подохла. Теперь у Васи нет роднее человека, чем дедушка Архип.

Не дождавшись старика, он решил пойти к нему домой, ему хотелось еще и с Аленкой повидаться. На конюшенном дворе он нос к носу столкнулся с Кожевиным. Тот заводил в оглобли вороного жеребца, выписывая ногами крендели. Конь шарахался от оглобель, то и дело заступал их, злил бригадира.

— Эй, Романов! Васька! — повелительно заорал Кожевин. — Принеси-ка мне сюда, дугу, да побыстрей шевелись, ну!

Васе не хотелось идти за дугой, его унижал хозяйский крик Кожевина, но подумав, что с пьяным не стоит и связываться, он пошел в другой конец лабаза, отыскал там дугу, принес и подал бригадиру.

— Ты что принес? Разве я эту просил принести? А ну, марш за черной, за моей. Д-дубовая твоя башка! Только и умеешь, что на балалайке тренькать да всякую чушь сочинять, сочинитель, — пуще прежнего разошелся Кожевин.

Вася больше не пошел выполнять прихоть бригадира, хватит, он вовсе не обязан прислуживать хоть кому. Ненависть к Кожевину захлестнула его душу. Он вспомнил, как в поле, возвращаясь из больницы, услышал злые слова бригадира: «Мы не уйдем с колхозной земли, как некоторые…» И вот они стоят друг перед другом, Кожевин дышит прерывисто, уставясь на парнишку мутным взглядом. Неотступно и смело смотрит на него Вася, всем видом показывая презрение и отчаянность.

— А ну, неси дугу, слышишь! — настаивал Кожевин.

— Сам сходишь, не велик господин, — отрубил Вася. — Ишь разорался, двенадцать лет лакеев нет. И не будет!

Это окончательно вывело Кожевина из себя, он набросился на парня, больно опоясав его ременным кнутом. Еще раз занес кнут для удара, но ремень запутался, обвил толстую шею бригадира — по голове Васи пришелся удар кнутовищем, к счастью, не такой сильный, чем мог быть. Это переполнило его терпение, он с яростью ухватился за кнутовище и не выпускал из рук. Кожевин силился выхватить его. Так они и застыли на несколько мгновений.

— Да я тебя, стервеца! — хрипел ошеломленный такой дерзостью бригадир. — Отпусти, говорю! А не то башку сверну!

Вася напряг все силы, выдернул кнут из рук пьяного и с силой швырнул на крышу лабаза. Тогда Кожевин бросился на мальчика с кулаками, тот ловко увернулся, схватил стоявшие рядом железные вилы, крикнул:

— Не подходи, заколю!

Кожевин остолбенело закачался в бессильной ярости, матерно выругавшись, бросился к жеребцу и стал избивать его седелком, утратив всякое соображение и самообладание. Потом ухватился за узду, потянул голову коня и стал кусать его ухо. Жеребец фыркнул и, взмахнув головой, отбросил хозяина, а сам ускакал за ограду. На его крутой шее болтался хомут. Валявшийся на земле Кожевин выплевывал изо рта сгустки крови.

Эх, был бы тут дедушка! Разве бы он дал Васю в обиду! Как же дальше-то жить, куда податься?