— Да, дядя Митя, — оживился Вася, — Я запомнил, кнут был очень приметный. Ременный с кривым черемуховым кнутовищем… — Он вдруг растерянно замолчал, глаза у него округлились. — Почти такой же, какой я вырвал у бригадира Кожевина, когда он ударил меня.
— Когда это было?
— Да недавно.
— Ты уверен, был ли это тот самый кнут?
— Не знаю, только очень похожий.
— А сейчас он где?
— Кто? Кожевин?
— Да нет, тот кнут.
— Не знаю, наверно, на крыше, я высоко его забросил.
— На какой крыше?
— На лабазе, на конном дворе который.
— Как он попал туда?
— Говорю же, я забросил, а он зацепился, надо лезть за ним по самому коньку крыши.
Ковалев стал размышлять: если кнут был кем то потерян на дороге, то Кожевин мог просто подобрать его: кто же откажется от доброго ременного кнута? Но главное, тот ли это кнут, с которым приезжали те двое неизвестных.
— А ну, пошли на конный двор, — решительно сказал Ковалев, — Только мы пойдем с тобой по разным улицам, не вместе.
У конюшни они снова встретились. Вот и лабаз под соломенной крышей. Вася ловко по столбу взобрался на него и через минуту держал в руке то, за чем они пришли сюда.
— Дядя Митя, вот он! Тот самый. Его я видел у приезжего, — кричал он сверху.
— Прыгай! — скомандовал Ковалев.
Мальчик смело спрыгнул вниз и подал кнут Ковалеву. Димитрий стал внимательно осматривать кнутовище, и рассказ Васи начинал звучать несколько иначе и, говоря юридическим языком, мог подтвердиться вещественным доказательством. Но кто же тот человек со шрамом и какая связь между ним и Кожевиным, не случайность ли это? Как кнут неизвестного мог оказаться в руках бригадира? Все еще сомневаясь, он спросил:
— Вспомни, Вася, ты больше никогда и ни у кого не видел таких вот кнутов? Ведь многие делают кнутовища из черемухи.
Вася задумался. Они шли улицей села, и вдруг Вася остановился:
— Кажется, с таким вот кнутом к бабке Аксинье приезжал мельник Сидоров.
Вот так штука! От удивления Ковалев чуть не присвистнул: кочующий кнут, знатный кнут. Одним словом, общий кнут. Мистика-фантастика. Нет, не может быть столько одинаковых кнутов. Так что следует допросить по этому поводу Сидорова. Что скажет он?
В ГОСТЯХ
Сидоров не знал, что сообщением о Крюкове окажет нам неоценимую услугу. Если бы он знал, что это означает, то вряд ли решился бы на такой шаг. Исходя из этого, я твердо верю в то, что рассказ его о разрыве с Кожевиным звучал правдиво.
Егор Григорьевич Сидоров жил на Горском хуторе, недалеко от мельницы, в большом пятистенном доме с резными наличниками.
Пойменные луга серебрились росой, пахло разнотравьем. Рано утром, миновав плотину и поднявшись на взгорок, к дому, Ковалев привязал коня к железному кольцу на сосновом столбе ворот, постучался. По блоку, гремя цепью, заливаясь лаем, из глубины двора к воротам подкатилась огромная лохматая собака. Хозяева открывать не спешили. Ковалев повторил стук, в ответ еще громче залаял пес. Из дома по-прежнему никто не выходил. Димитрий зашел в палисадник и постучал по стеклу окна. Во дворе кто-то цыкнул на собаку.
— Чего надо?
— Из ГПУ, — ответил Ковалев.
Тотчас звякнула щеколда, в калитке показалась заспанная и давно небритая физиономия мельника.
— А, товарищ уполномоченный! — от Сидорова несло сивушным перегаром.
— Дело есть, гражданин Сидоров, — тихо сказал Ковалев.
От его спокойного голоса волнение мельника улеглось.
— Милости просим, — настежь отворил он калитку и посторонился. — В моем доме завсегда рады гостям, проходи, проходи, гражданин-товарищ.
По тесовому настилу они прошли к высокому крыльцу и поднялись в избу.
— Присаживайся, — хозяин поставил полумягкий стул возле стола, а сам поспешил за перегородку, откуда вышел с двумя гранеными стаканами. — Марфа! — зычно крикнул он в горницу. — Приготовь на стол, да из подполья принеси, што покрепче.
Хозяйка без единого слова прошла в сенцы. Вскоре на расшитой скатерти появилась холодная курятина, соленые огурцы, капуста и четверть самогона. Сидоров наполнил стаканы.
— Первач, — он ногтем постучал по бутыли и гордо добавил: — Для особо уважаемых гостей держу про запас. Только таковых-то, прямо скажу, не прибивалось к нашему шалашу.
Ковалев в это время рылся в своем планшете.
— Ежели, гражданин начальник, — продолжал мельник, — ты по какому ни то делу, то у меня закон один для всех — сначала подкрепиться, потом и разговор идет проворнее. Все однако расскажу что могу. А пока мне подлечиться малость надо: башка трещит, спасу нет. Ну, давай выпьем по одной-то. Будем здоровы! — и он степенно опрокинул стакан и удовлетворительно крякнул. — Всяк выпьет, да не всяк крякнет. Хороша! Да ты, я вижу, даже не пригубил. Обижаешь.
— Не пьющий я, Егор Григорьевич.