Под ризой епископа

На станции три пассажира вышли из вагона. Ковалев и Иванов провели задержанного до «эмки»[36], которая сиротливо стояла, прижавшись к стене станционного строения. Иванов открыл дверцу машины, предложил протоиерею занять место.

— Поехали! — распорядился Ковалев.

Двадцативерстное расстояние миновали за полчаса, проехали по городу. Когда «эмка» юркнула в ворота и оказалась во дворе, со всех сторон обнесенном зубчатым забором, Поляков безнадежно спросил:

— Это и есть ЧК?

— Гордитесь, святой отец, что находитесь под надежной охраной, — сыронизировал Ковалев, — Пойдем вон туда, где горит свет. Видите? — он отпустил Иванова, а сам по полутемным коридорам провел Полякова в кабинет начальника.

От яркого света вошедшие зажмурились. Руки арестованного непроизвольно мяли фетровую шляпу.

— Садитесь! — сказал Быстров, глядя на чемодан, поставленный Ковалевым на стол, — Не такими я представлял протоиереев, епископов и вообще служителей культа. Вас я думал увидеть при кресте и кадиле, а вы, гляди-ка, при браунинге. Кого же вы этой штукой крестить собирались?

Арестованный молчал.

— Итак, что привело вас в наш город?

— Насколько мне известно, ваша советская власть еще не ввела ценз оседлости, не так ли? — колко ответил Поляков. — Я любитель путешествий, бывал во многих городах, но, помилуй бог, нигде мне подобного вопроса не задавали. Если вы запрещаете мне пребывать здесь, то я не буду противиться. Отдайте мне мой дорожный чемодан, и я покину ваш город.

Арестованного обыскали еще раз, но ничего не обнаружили. Радость Ковалева блекла. Обвинять церковника можно лишь за ношение оружия. Это всего-навсего уголовное преступление. А как доказать, что он ехал в Ижевск отнюдь не из праздного любопытства? Настроение Ковалева все больше портилось. Тем временем Быстров осматривал вещи Полякова и неторопливо выкладывал содержимое чемодана на стол.

— Где вы намеревались остановиться, у кого? — спросил Ковалев, заметив едва уловимую напряженность Полякова.

— Я служитель культа и, надеюсь, в каждом храме, в каждом приходе меня встретят достойно.

Быстров, не слушая разговора, рассматривал вещи. Полотенце, пара нижнего белья, несколько носовых платков. Вещи как вещи. Он принялся за чемодан, переворачивал его то вверх, то вниз дном, ставил на ребро. Посвистывая, достал из стола отвертку, подковырнул ею дно чемодана. Оно оказалось двойным, и на стол высыпались икона, печать, засургученный пакет и блокнот. Быстров стукнул печатью о штемпельную подушку, затем — по листку бумаги. Это была печать истинно православной церкви, а в пакете оказалось письмо. При помощи известного ключа они с Ковалевым легко прочитали его содержание. Как и предполагалось, оно гласило, что в связи с провалом заговора церковников в Ленинграде все полномочия главы сторонников истинно православной церкви передаются его преосвященству ижевскому епископу Синезию. На обороте была надпись: «Дорогому владыке Синезию на молитвенную помощь от петроградского митрополита Иосифа».

Нетрудно было догадаться, что это был пароль.

— Что вы теперь скажете, святой отец, гражданин Поляков? — спросил Ковалев, укладывая вещи обратно в чемодан.

— Я с вами не буду разговаривать.

Арестованного увели.

— Молодец, Димитрий, — в первый раз скупой на похвалы Быстров назвал Ковалева по имени.

ГНИЛОЙ ЛОГ

Докладываю, что мне удалось проникнуть в контрреволюционное гнездо и присутствовать на конспиративном собрании сторонников ИПЦ. Контра решила: 1. Распускать слухи о скором свержении советской власти (особенно среди крестьян). 2. Не вносить сельхозналога и препятствовать внесению его другими. 3. Срывать государственные заготовки хлеба, леса, льна. 4. С активистами советской власти расправляться смело, и решительно…

Я слушал это решение и понял, что контра нашими же ножами нас же собирается и резать.

Из рапорта чекиста

Порывистые знойные ветры быстро иссушали землю, над дорогой постоянно стояло пыльное марево. В городе было жарко и душно.