Под розами

– Так что, у тебя от нас секретики? – сказала Клер. – Когда это случится? И когда ты намерен познакомить нас с Сарой? Одновременно с младенцем?

– Так, ладно… мои поздравления, пожалуй, – добавил Поль, и в этом был он весь, со своим слегка помятым костюмом циника, этой своей манерой говорить намеками, все от себя отодвигать подальше, напоминать каждой фразой, каждым словечком, кто он такой, как он смотрит на вещи, отцовство для него пустой звук, супружество тоже, про любовь вообще речи нет, семья идет нафиг. Да и работа и родина, если на то пошло.

Он потрогал свой нос, приобретавший постепенно фиолетовый оттенок, словно бессознательно боялся, что я ему опять заеду. В эту минуту мама захрапела. Мы молча смотрели на нее. Она спала уже крепко, бледная, худая, с заострившимися чертами даже во сне. Клер знаком велела нам подняться и показала на дверь в сад:

– Ей надо отдохнуть. Если мы тут будем сидеть, мы ее разбудим.

Мы вышли на террасу. Вечерело, но было еще тепло. Лето в этом году затянулось, захватило даже октябрь. Чуть раньше, под вечер, я отпустил шуточку про великую пользу кондиционеров, и Эмме это совсем не понравилось. Она была из тех молодых, что с молоком матери впитали идею грядущего коллапса, с утра до вечера думали о нынешней климатической катастрофе и пребывали в убеждении, что лет через десять – пятнадцать земля станет необитаемой, а старые мудаки вроде меня лишают их будущего. Короче, так мне объяснила Клер, когда ее старшая дочь в негодовании вылетела из комнаты. Я отнес это на счет выпавшего нам всем испытания, но Стефан меня разубедил: она всегда такая, по всем вопросам, скоро вообще ни над чем нельзя будет посмеяться. Пока мы с Клер слушали соображения Стефана насчет поведения моей племянницы, я сказал себе, что теперь все покатится быстро. Что мы со страшной скоростью переходим из разряда молодых мудаков в разряд мудаков старых. А некоторые туда попадают и без перехода. Когда-то я в полном смятении прочитал некое исследование, где было показано, что, вопреки ожиданиям, для большинства современной молодежи главными ценностями выступает семья, порядок и религия. Наверняка таких, как мой брат, от этого дрожь берет.

Я плюхнулся на папин стул. Клер уселась напротив, а Поль, отойдя подальше от террасы, закурил, притворяясь, что изучает огород, состояние газона, растения. Как будто ему хоть когда-нибудь было до них дело.

– Хоть в футбол можно поиграть наконец, – усмехнулся он.

Я пропустил эту очередную провокацию мимо ушей. Конечно, папа всегда строго-настрого запрещал играть в мяч в его саду: не для того он весь год убивался с газоном, растил розы и кабачки, чтобы мы тут все изгадили. Но зачем опять это вытаскивать на свет божий, даже в порядке иронии.

– Знаешь, – бросил я ему, – я тут на днях услышал одну фразу в какой-то песне Орельсана: твои недостатки сделались твоим “я”[15].

– Что ты хочешь этим сказать?

– Проехали.

– Нет уж, продолжай. Мне интересно.

Поль затушил окурок и убрал его в свою карманную пепельницу. У меня всегда было впечатление, что пользовался он ею не столько из страсти к чистоте, сколько из желания похвастаться, что побывал в Японии.

– Ну вот ты, – сказал я, – ты как раз относишься к тем, кто в итоге определяет себя через свои недостатки. Бывают, знаешь ли, такие любители порисоваться: а вот я такой, ничего не скрываю. Гордятся, что всегда говорят, что думают, какие бы ни были последствия. Хотя именно это их и делает бесчувственными мудаками. Законченными эгоистами, которым вообще наплевать на чувства других. А еще бывают, знаешь, такие чуваки, которые никогда не приходят вовремя – якобы они “всегда опаздывают” и ничего не могут с этим поделать. Или девицы, которым не стыдно иметь “тяжелый характер”. У меня есть один знакомый в офисе, так вот он, видите ли, ведет себя со всеми как последнее дерьмо. И вечно говорит: а я такой, ничего не могу поделать, в человеческих отношениях я полный ноль. Принимайте таким, как есть. Вот и с тобой что-то похожее. Твои недостатки сделались твоим “я”.

– Какие? В смысле, у меня наверняка их куча, но что именно ты считаешь моими недостатками? Какие недостатки сделались моим “я”?

Поль уселся рядом с Клер. Смотрел мне прямо в глаза. Как будто мои слова в кои-то веки ему искренне интересны. Как будто он действительно придает им значение. Надеется что-то в них найти. Какой-то ключ. Откровение.

– Не знаю. Их полно. Вечно недоступный. Отстраненный. Холодный. Бесчувственный. Нетерпимый. Мифоман. Ты не способен себе представить, что кто-то может иметь другое мнение. Другие вкусы. Другой образ жизни. У тебя эмпатия работает разве что к людям, которых ты в реальности не знаешь.

– Ну… Это все скорее лестно.

Он откинулся на спинку стула, вид у него был слегка разочарованный. Как будто он от меня ждал чего-нибудь посильнее. Или что я открою ему что-то новое в нем самом.

– Скажи мне одну вещь, – продолжал я, – у тебя сколько друзей?

– А?