Под руку с Одиночеством. Брошенные Ангелы

Специально продвинувшись вперед, Танечка оказалась в кругу непонятливых блюстительниц порядка.

Уже поднимаясь с травы, носительница порванных брючек хотела задеть рыжую, но внезапно что-то схватило ее за шкирки и поставило в лимб[2] сообщниц справедливости.

 

Танюша не давала себя ударить, перемещаясь слишком быстро для противниц, но из круга не выходила. Придавая лицам девочек симметрию, она так радостно улыбалась, что на полянке по соседству готовы были распуститься цветы.

 

«Тут ведь главное ‒ чтобы поровну всем, ‒ рассуждала сама с собой.

Да! Вот у этой еще шрама нет, добавь, ‒ подсказала себе.

Согласна. А той, за спиной, ‒ еще раз по носу нужно: плохо первый раз получилось.

И сюда еще: иначе слишком веселая улыбка будет, ‒ увидев симпатичную мордашку, пришла добрая мысль.»

 

Закончив выравнивать лица, Танюша перешла к работе с телом. Оторопевшие противницы и рады были отступить, но что-то заставляло их возвращаться. Не зная, что делать сначала ‒ утирать слезы или пытаться ударить ‒ девочки в черном все же не прекращали надеяться на победу.

 

«Одиночка ‒ лакомый кусочек, если всем скопом! ‒ продолжая избиение, рассуждала Танька.

Да, одинокую всегда травить станут, всю жизнь. Защитить-то ‒ некому. И поплакаться ‒ только подушке…

Вот, не ври! Откуда тебе знать?

Тебе мало этой реальности? ‒ удивилось Альтер Эго.

Так здесь только дети. Их жестокость запредельная, взрослым и не снилось такое…

Ага, только добрые девчонки. Милые и нежные создания. Очнись!

Да вижу я: подлость и никакой пощады. Садистки хреновы!

Так оторвись по полной!»

 

Ножки у Танечки росли из правильного места. Можно сказать, что от ушей, но это к делу не относится. Её удары были не столько сильными, сколько болезненными: проучить можно и не покалечив. Она била ногами надоедливых за все прошлое и немножко впрок. Урок для наблюдавших получился отличным. Завершила обучение обидными подсрачниками, от которых отпущенные, наконец, девчонки, падая, образовали солидное нагромождение.

 

«Пошла бы с Мелл ‒ тебя не тронули бы!

И остались бы в неведении, что одиночка с подругой в голове ‒ опасна!

Ну, сколько можно! Я ‒ это ты! А подруга ‒ Мелл!

Меллку я люблю, это другое!

Это и есть вторая половинка, ‒ тот, кого ты любишь! Начинай уже думать!

А… А если только я люблю? А меня ‒ нет? Тогда как называется?

Называется, не тому открылась. И не бояться ‒ искать нужно, а не просто так чувствами разбрасываться, ‒ постучало себя по лбу пальчиком Альтер Эго.

Хочешь сказать, мне еще повезло? Что так быстро нашла? ‒ удивилась себе Танька.

Ты искала целую вечность, почти всю свою жизнь. А то, что встречу с Мелл в самом начале бытия для себя поставила ‒ так это нормально. Радости в жизни и так мало видишь… Ой, ‒ прикусила себе язык вторая половинка сознания.

Так ты не дура, оказывается, ‒ призналась себе Танька. ‒ А чего прикидывалась?

Ну‒у, ‒ шаркнув ножкой и опустив взгляд, неопределенно протянуло Второе Я, ‒ так же веселее было, правда? ‒ и с задорной улыбкой глянула на себя.»

 

 

Часть 18

 

‒ Это как у тебя получилось? ‒ снова обнимая испугавшегося Лисика, спросила рыжая. Полосатый котик и ухом не повел на происходящее: привык видеть детскую доброту.

‒ Захочешь ‒ научу. Нет, не так: научишься, а я подскажу где, ‒ вовремя исправила себя Танька. Удовлетворенная разминкой, она села на траву, поближе к содержимому скатерки. ‒ Не тормози, бери печеньку, а я сейчас открою сгущенку.

‒ А зачем? А кто сгущ… эту туда запер? А как меня зовут? ‒ еще не понимая происходящего, смело отпустила лисенка прогуляться и подвинулась ближе к «столу».

‒ Совсем не помнишь имя? ‒ в ответ только замоталась из стороны в сторону рыжая голова. ‒ Тогда нарекаю тебя … Юнис!

‒ Почему Юнис? Это что-то значит?

‒ Все имена что-то означают. Это ‒ за то, что смогла победить одиночество, ‒ осеклась на последнем слове Танька. ‒ Эй, ты чего? ‒ пришлось дотронуться до руки совсем сникшей девочки.

‒ Я не победила, я одна… ‒ рыжая не смотрела на Таньку, перебирая подол своего платья.

‒ Победила. И выжила! Ты себе не ври только. У тебя Лисик ‒ вон какой красавец, ‒ кивнула на знакомящегося с котиком пушистохвостого. Утешение получилось так себе.

‒ Я не вру: рыжих не любят, боятся, бьют всегда… А Лисик ‒ он друг. Но не вторая половинка, ‒ впервые, хоть и печально, улыбнулась.

‒ Причесать бы тебя. И отмыть, ‒ вздохнула Танька, ‒ но это успеется, ‒ и, достав из красивых ножен маленький клинок, стала открывать банку со сладким. ‒ А одиночество ‒ не беда, ты не думай. Одинокие люди ‒ самые симпатичные и добрые, мне кажется, ‒ уже нарезала бисквитный рулетик из вскрытой упаковки. ‒ Одинокие умеют думать обо всех и чувствуют чужую боль. Они очень ранимые и беззащитные перед этим миром, ‒ она задумчиво посмотрело на небо. ‒ Да и перед людьми, ‒ добавила, едва не заплакав, но вовремя спрятала взгляд.

 

«Это с чего ты такое взяла?

Для успокоения понадобилось, не видишь? ‒ проглотила слезы вместо ответа.

И как? Помогло? ‒ Второе Я и не думало о жалости.

Отстань. Состояние ‒ только удавиться, ‒ отмахнулась Танька.