Под солнцем и богом

Утомлять напутствиями Остроухов не стал, ограничившись: «Надеюсь, понимаешь, что в этих лимонах наша судьба, твоя и моя». Молчание визави, хоть и бесстрастное, воспринялось как знак согласия. Тут же заговорили о «коридоре», то есть пересечении границы, что поначалу представлялось более сложным, чем злосчастные миллионы выцыганить. Начальники отделов Управления – как носители уникальных государственных секретов – даже на визит к живущим в провинции родственникам испрашивали визу зампредседателя, формулируемую порой: «Только с охраной!»

Обыграв несколько вариантов, Остроухов и Кривошапко заключили, что все потенциальные препоны – а было их бесчисленное множество – обойти невозможно, так что лучше остановиться на наиболее простом: прицепной вагон к поезду «Москва-Будапешт» до Вены. Таким образом отсекался «Шереметьево», их главная преграда, где каждого пассажира снимали на видео.

Кривошапко немало подивился, когда раскрыл протянутый Остроуховым канадский паспорт, со своей фотографией и всеми уместными отметками въезда-выезда. Ведь обратиться в собственную «Службу документации и удостоверений», эвфемизм сектора подделки документов, оснащенную по последнему слову техники, Рем Иванович будто бы не мог. Но расспрашивать полковник не стал – на то Остроухов всему голова, матерый глава единственной эффективно работающей в СССР структуры.

Благополучно минув границу, Кривошапко в эйфорию вместе с тем не впал. Вместо прежних страхов объявились новые, а точнее, настороженность к близящейся встрече. Смущало все: пароль, не несший смысловой нагрузки, явно не шпионское время – девять утра, да еще какая-то гужевого транспорта остановка. Хорошо, хоть не на конном заводе – трупный запах отшибает…

Полковник прибыл к Шонбрунну в 8:45 и исподволь исследовал окрестности. Остановку конного такси нашел сразу – красочная табличка с изображением фиакра и лошади хорошо просматривалась. Но, объяв пространство со всеми составляющими, захандрил пуще прежнего.

Площадь практически пустовала. Рабочий люд схлынул, а для туристов, похоже, время еще не наступило: в округе – ни одного туристского автобуса и даже завалящего зеваки с фотоаппаратом. Присутствие людей все же ощущалось, но спорадическое, к тому же размытое легким туманом и моросящим дождем.

Избранное место и время для столь серьезной, возможно, исторической встречи в правила элементарной конспирации не вписывались. Но ничего, кроме как в 9:00 занять оговоренные координаты, не оставалось.

Полковник поправил шапочку «Аустрии», приобретенную вчера в одном из сувенирных магазинов, и поднял воротник куртки. Зябко, хоть и плюс два. Задрал голову, точно изучает табличку. Позже выяснится: не без пользы.

Брови конспиратора вздернулись, лоб озадачился рисунком морщин. Казалось, полковник вспоминает что-то, но в своих мыслях путается. Две нижние строчки вывески указывали на интервалы между рейсами, а чуть выше выделялся тариф: «Короткий маршрут – триста шиллингов, длинный – пятьсот». Рядом – перечень достопримечательностей, в них входивших.

Кривошапко в уме перевел шиллинги в более привычные для него марки и фунты, вычленил сегмент, отличавший один маршрут от другого, но по-прежнему был не в своей тарелке, рассеянно витая от одного полустанка аллюзий к другому.

Донесся топот копыт и звон бубенчика, Кривошапко – скорее на шум – непроизвольно повернулся. Но в диапазоне зрения – ничего, экипаж, по-видимому, только приближался к площади. Понимая, что он торчит как шест на безлюдном плацу, стал прохаживаться по тротуару.

Фиакр остановился строго перед знаком, укрытая попоной лошадь чуть гарцевала, по целлофановому плащу кучера стекали дождевые капли.

Футбольный фанат «Аустрии» поежился, просовывая руки в карманы куртки. С ликом неустроенности повернулся к фиакру спиной, будто изучает дворец.

Вновь прошелся. Вокруг никого, кто бы двигался навстречу. Поймав взгляд возницы, стрельнувший из-под капюшона, демонстративно отвернул голову: на меня, мол, не рассчитывай.

Вытащил руки из карманов и, задрав обшлаг левой перчатки, посмотрел на часы – 9:02.

– Вам короткий или длинный? – услышал болельщик команды, распущенной, как и вся лига, на зимние каникулы. Но чей это голос – возницы, смотревшего на него вполоборота, или свой внутренний, смешавшись, взять в толк не мог.

Наконец медленно повернулся, пытаясь подавить изумление. На него смотрели умные, явно не кучерские глаза, в которых чуть посмеивалось напутствие: «Просыпайся, давай». Кривошапко просквозило: возницу где-то видел.

– Длинный, если уложимся в полчаса. – Казалось, за Кривошапко ответила аудио-пленка, включившаяся на нужный сигнал или по таймеру.

– Без проблем! – Освободив правую руку от вожжей, кучер, пригласил в фиакр.

Съевший зубы на оперативной работе – и ни где-нибудь, а в высшем эшелоне разведки – Кривошапко в слезшей набекрень шапочке покачивался на волне рессор, напоминая скорее шута, нежели высокую договаривающуюся сторону, пусть теневых, но крайне влиятельных сил. И в самом что ни на есть нарицательном смысле отвечал своей фамилии…