Под солнцем и богом

«С чего ты взял, что домой звонить смерти подобно? – продолжал стегать себя Шабтай. – И откуда эта идея: взять и раствориться. Ни одного очевидного симптома, зовущего в подполье, не было. Все – плод твоего воображения, взыгравшего из-за случайной фразы! Нужен ты кому, слабак-неудачник! Лишь в раздутом самомнении могло произрасти такое: встал поперек дороги всесильным, кровожадным мафиози, свившим гнездо в верхушке советской разведки. Стало быть, считал, не повязанным и уставом столь неразборчивой в средствах гильдии…

Но, предположим, не ошибся, никуда не деться от вопроса: доколи хорониться? Месяц, год, всю жизнь? Ведь рано или поздно, оступившись, где-то да засветишься. Решайся: либо к американцам с салатом из одних умозаключений, либо двигай к семье в Израиль. А там будь что будет, суждено уйти – уйдешь, зато своим хоть напоследок подмога.

Самолет теперь… Скакать к радио каждый час – чистое ребячество, из преисподней не ворочаются. В книгах гражданского состояния такой графы нет. То, что самолет найден, а в нем оборваны какие-то провода – якобы их извлекли живые – утешение слабое. Главное – выживших нет. И пусть несколько раненных из хвоста самолета выползли… Прочих-то жертв пережили всего на день-два. Недокомплект тел – есть здесь, несомненно, что-то… Но ливийцы могли элементарно напутать, недосчитаться! Тлен все, чепуха! Как и сам мой проект – накипь баланды отчаяния!»

– Ты, несомненно, женат, хоть и не признаешься в этом. – Черная копна Дины заслонила «окошко». – И дети у тебя есть… Что в тебе нашла, не знаю, в толпе и не заметила бы. Лучшие парни общины не дают мне проходу. Джейкоб, из отдела прогнозирования «Де Бирс», родственник самого Оппенгеймера, – телефон плавится! Но ты и ложью очаровываешь, слушать и слушать до утра. И, конечно, не тот, за кого себя выдаешь… Так я и поверила, что ты советский офицер из Анголы!

– Я говорю по-русски, Дина, русский – мой второй родной, вместе с литовским, разумеется.

– Не знаю, в западных реалиях ориентируешься играючи. С дедушкиной медицинской страховкой в два счета разобрался. Кроме того, заметила, биржевые новости читаешь, у русских-то и биржи труда нет…

– У женщин – любопытство, а мужчины – пытливы. Так устроен этот мир, и меня он устраивает. – Чуть ли не философскому подтексту своей сентенции, выплеснувшейся то ли с переляку, то ли спонтанно, Шабтай подивился, но щеки надувать не стал. Взял паузу, откашлялся.

– Ты простыл? Чертовы кондиционеры! – всполошилась Дина.

– Darling[55], тебе на работу. Я сделаю кофе, – поспешил свернуть неудобную тему Шабтай.

– Говорила: минуты считает – чтобы отделаться! Угораздило меня…

– Тост или бутерброд с яичницей, как Баруху? Да! После работы – сразу к нам, буду скучать. – Быстрые шлепки босых ног Шабтая прошелестели по полу.

Дина перевернулась и, утопив локти в подушке, прислушалась: голос знакомого диктора, очередной выпуск новостей… В кухонной раковине плещется вода, потрескивает сковородка – Шабтай стряпает.

На Дину попеременно накатывались противоречивые чувства. Ей страшно хотелось вскочить и выключить возненавиденный за ночь радиоприемник – любая конкуренция женщиной купируется зародыше… При этом ее магнитом влек густой, нежданно пьянящий запах плотской страсти, въевшийся в постель. Он возвращал в жаркую, бесстыжую ночь, которую ей суждено до скончания века помнить.

Шабтай тем временем мыл посуду, испытывая схожее раздвоение, но без всякой сумятицы чувств – вслушивался в утренний выпуск новостей, одновременно вспоминая кадровый табель о рангах «Де Бирс».

Глава 22

– Герр Айзенкрот!

– Просил не беспокоить, Марта!

– Нечто из ряда вон…

– Что за экстренность: русские танки в Варшаве или новый Гильом[56] затесался в доверие к Шмидту[57]? Все прочее может подождать!

– Ни то и ни другое…

– Кто-то из Бонна?[58]

– Кто-то из Африки, если мне не изменяет интуиция. По крайней мере, представился так.

– Интуиция вам, Марта, не изменяет, насколько мне известно. Без интуиции в «Зюддойче цайтунг»[59] и в посыльных не задерживаются, не говоря уже о завканцелярии главного редактора. Что за скуп, выкладывайте!

– В ливийской авиакатастрофе – след выживших. Абонент на проводе, настаивает тет-а-тет.

– Марта, шутки в сторону! Причем здесь я, главный редактор, выпускающего недостаточно? О чем бы ни шла речь!

– Не знаю, право… Почему-то кажется, вы должны ответить.

– Переводите, интуиция…

– Приготовьтесь: абонент не говорит по-немецки. Судя по акценту, англичанин.

– Здесь не Вестминстерский дворец[60], Марта! Господа, обсудим проблему завтра. Впрочем, лучше докладная записка.

– Слушаю вас! – Конрад Айзенкрот, главный редактор «Зюддойче цайтунг» прижал телефонную трубку к уху.

– Здравствуйте, господин Айзенкрот.

– С кем имею честь?

– Харви Ачерсон, спецкор лондонской «Дейли Миррор» в Чаде, Нигере и Мали.

– Надеюсь, вы не ищете работу? У нас что в Лондоне, что во французской Африке полный комплект.

– В каком-то смысле…

– В каком же?

– Прицениваюсь. Начал с тех, кому моя бомба – истинный Клондайк, в соизмерении с прочими игроками рынка…