Под солнцем и богом

В той чумной неразберихе было не до протестов, да и тема возникла случайно, от растерянности что ли. Сегодня же, прикидывая возможную судьбу Ефимова, Богданов почему-то зацепился за тот эпизод, да так и застрял на нем. К утру он постиг, что пытаясь выгородить себя, Остроухов, не исключено, готов – тем ли иным способом – устранить сподвижников либо – что более вероятно – забросить их в судьборезку трибунала. Ни один из документов, выводивших из бюджета огромные суммы, Главный не подписывал…

Богданов встал на ноги и отправился к сейфу, стоявшему рядом с письменным столом. Достал из кармана брюк связку ключей, открыл. Порывшись, вытащил пистолет, обоймы не имевший. Насколько он помнил, патроны хранились подле ствола, но в серой мгле зачинающегося дня нащупать их не смог. Развернувшись, он зашагал к выключателю, держа оружие в левой руке. Терпкий, разнесшийся по комнате запах масла, казалось, добавил начфину решимости.

От ярко вспыхнувшего света Богданов зажмурился. Тут его посетило, что за свою жизнь он упражнялся в стрельбе лишь единожды – в день, когда получил личное оружие и форму старшего лейтенанта КГБ. В армии служить не довелось, а в Комитете от стрелковой подготовки он, под тем или иным предлогом, уклонялся. Ломай теперь голову, где предохранитель… Богданов опустил руку и без всякого энтузиазма потопал к сейфу обратно.

Сейф под завязку забит папками и журналами. Начфин принялся нехотя вытаскивать содержимое, которое по ходу дела изучал, хоть и поверхностно.

Дойдя до журнала «Newsweek», ноябрьский выпуск 1979 года, Богданов впился в него взглядом. Резко перевернул обложку и обратился к оглавлению.

В эпоху холодной войны любое солидное общеполитическое издание немалую часть своего объема посвящало противостоянию военно-политических блоков, рассматривая оружие возможной войны: «Трайденты», СС-20, МИГи т. д. Однако памятки по обращению с пистолетом «Макаров» в «Newsweek» быть не могло. Однозначно.

Богданов раскрыл журнал на двадцать восьмой странице, углубился в чтение. Спохватившись, что стоя читать неудобно, отодвинул стул у письменного стола, сел.

Светало. Бушующие в этом часовом поясе липкие метания, угрызения и комплексы унимались, уступая место энергии созидания…

Название статьи, так круто изменившей намерения полковника, не просматривалось – нависнув над журналом, начфин закрывал его. Зато имя автора – сбоку – читаемо: Мильтон Фридман[26]. Статья средних размеров – три страницы. Кажется, что тут размусоливать? Последний позыв к знанию утоли и за дело… Хоть и счетовод, но в погонах ведь! Честь офицера на «Феликсе» к балансу не сведешь! Барабан крути, как исстари водится…

Но нет, Богданов мял листы, исступленно мечась между эпилогом и прологом и черкая нечто на полях.

Шелест-перехлест, казалось, уже мог взбесить соседей. Подленько напрашивалось: не подкинул бы кто начфину канцелярские нарукавники, дабы не стер локти до мозолей…

Во внезапном коленопреклонении перед некими истинами Богданов не услышал, как квартира пришла в движение: в соседней спальне проскрипела дверь, в ванной зажурчала вода, а чуть позже – на кухне затрещала сковородка.

В кухне раздался голос, но его приглушило кваканье жарки. Минут через пять воцарилась тишина, которую оборвал деликатный стук в дверь спальни-кабинета.

– Дима, вставай! Завтрак на столе!

– Что?! – Богданов, как ошпаренный, вскочил, метая взгляды то на стол, то на несгораемый ящик с мрачным, прямоугольным зевом.

– Дима, ты в порядке? – Супруга Богданова приоткрыла дверь.

Зину смутила не разобранная постель. И, не услышь она прежде голоса мужа, то наверняка испугалась бы.

Распахнув дверь, Зина увидела, что на супруге лица нет, а правый карман брюк необычно оттопырен.

Душа великой в своем долготерпении и редкого такта женщины мелко-мелко затряслась: столь затравленного лика мужа за двадцать лет супружества она не припоминала.

Лицо Зины поплыло, смазалось. Взгляд же стремился к карману Богданова, откуда выглядывал некий массивный предмет, образно напомнивший ей рогатку. При этом на рогатку он не походил – ни весом, ни формой, ни торчащей тупой металлической рукояткой.

Зину подмывало закрыть лицо руками, но правая рука дошла лишь до груди. Погладив шею, та медленно сползла обратно. Чуть погодя ее материнские недра пронзило: выхватить этот привод беды и забросить куда подальше! Но тело ослушалось, мерзко деревенея. Зина прикипела к полу, не в силах пошевелиться.

Богданов резко притянул к себе стул и уселся, ощущая мерзкую дрожь. Какое-то время он бессмысленно переводил взгляд с Зины на пол и обратно, почему-то выравнивая штанины в коленях. Казалось, все его «я» замурыжено в складках брюк.

Тем не менее вскоре полковник встал на ноги. Будто хотел нечто сказать, но лишь вяло махнул рукой. Чуть покачиваясь, прошел к окну, оперся руками о подоконник. Потряс головой, точно норовя себя растормошить. Похоже, вышло. Анемичная фигура «задышала», выламываясь из корсета обреченности.