Под созвездием Меча

Нет, нервы стали совсем ни к черту. Лечиться надо. Мелькнула мысль, что можно было бы выпросить какую-нибудь таблетку у медиков – они в соседнем корпусе, – но сразу же перехотел. Уже стоя у лифта, подумал, что наземным транспортом добираться до зоны будет слишком долго. Ну вот не хотелось ему сейчас ничего долгого и нудного. Хотелось побыстрее оказаться... Где? В безопасности? Да уж какая в Мертвой зоне безопасность! Так, иллюзия невидимости.

Он связался с диспетчером и, назвавшись, заказал двухместный гравилет, в обиходе «Комар». Обыкновенно с ними напряженно, воздушный транспорт в Управе был дефицитной позицией, поэтому надежды на успех мало, но диспетчер ему сразу, всего лишь после трехсекундной задержки, назвал бортовой номер, и Денисов неожиданно услышал, как у него бешено колотится сердце. Нервы. И возраст тоже.

Подъехавший лифт вынес его на крышу здания, большая часть которой была отдана под паркинг для воздушного транспорта. Идя к своему ноль семнадцатому, он решал, стоит ли позвонить жене и сообщить, что некоторое время его не будет. Именно сейчас делать этого не хотелось. Потом. Позже. И так в душе раздрай.

Пилот оказался незнакомым, поэтому поздоровались вежливо, но сухо.

Сев в пассажирское кресло и пристроив ящик сзади, посмотрел на пилота. Чего ждем?

– Куда летим? – спросил тот.

А разве он не сказал? Странно. Диспетчер был обязан спросить его о конечной точке полета хотя бы для того, чтобы наземные службы обеспечивали воздушный коридор. Хотя чего только в жизни не бывает. Хотел было выйти на диспетчера, но махнул рукой.

– Мертвая зона.

– Европейская?

– Естественно.

– Но только до границы. Вы же знаете, что пролет воздушных судов в ней запрещен.

Денисов кивнул в ответ.

Двигатели привычно загудели, наполнив кабину ровным убаюкивающим гулом, и легкая машина оторвалась от площадки. Он закрыл глаза и откинулся на спинку кресла. Впервые за сегодняшний день он почувствовал хоть что-то, похожее на спокойствие. Во всяком случае у него снова появилась возможность рассуждать логически. Нет, не зря им после каждой экспедиции предписывается уходить в отпуск и лишь после него, пройдя медицинское освидетельствование, вновь допускают к работе. Космос, он космос и есть, выматывает. Одни взлеты-посадки чего стоят. А аборигены? Тот еще подарок. Денисов собственными глазами видел, как его коллеги седеют буквально за одну экспедицию. Да что там говорить, если люди гибнут! Ведь если смотреть правде в глаза, то из полевиков редко кто дотягивает до пенсии в своей профессии. Увольняются, переходят на кабинетную или преподавательскую работу, самые умные – в науку. Ему тоже пора определяться, тут Машка права. Что его тут держит? Надбавки к зарплате? Так они, как выясняется, платятся не зря. Привычка? Не без этого. Ребята? И они тоже.

Но неужели Баллон действительно собрался прикарманить Пакита? Побыстрей бы уж Мухин там все разузнал.

Он открыл глаза. Они летели вдоль линии берега реки, сплошь застроенного домами и разнообразными вспомогательными сооружениями.

– Куда это мы?

– Облетаем грозовой фронт.

Денисов посмотрел по сторонам. Небо набрякло низкими темными тучами, готовыми опять разродиться дождем. Наверняка атмосферное давление упало, а его самого клонит из-за этого в сон. Вот и еще одна примета старости.

По Управлению давно ходят слухи, то возникая, то затухая, что кое-кто из высшего начальства имеет привычку накладывать лапу на особо ценные экземпляры, доставляемые экспедициями. Но одно дело поместить в личный аквариум, а то и продать на сторону какую-нибудь поющую медузу или поместить под стекло золотого муравья, другое – захапать гуманоида! Его же на даче у себя не спрячешь, да и какой в том толк? Его на публику надо выставлять.

Денисов с трудом разлепил глаза. Спать хотелось просто катастрофически.

– Слушай, приятель, мы не слишком долго летим?

– Грозовой фронт обходили.

– Это я уже слышал.

– Уже на подходе.

Он посмотрел на приборную доску. Экран с картой развернут так, что видно его только пилоту. Денисов перевел взгляд на показания других приборов и с ужасом, который охватывает обыкновенно здорового человека при наступлении, тем более внезапном, болезни, вдруг понял, что не может ничего прочесть. Показания двоились.

Он сморгнул, но ничего не изменилось. А еще хуже того, он почувствовал, что сознание его плывет, как при сильном опьянении. Он стиснул зубы – максимально крепко, до появления боли – и перегнулся назад. Контейнер удалось ухватить только со второго раза. И вместо того, чтобы молодецки бросить его себе на колени, он сумел лишь перетащить его, поставив на попа, и зажать ногами.