Под стягом Габсбургской империи (ЛП)

Возможно, находясь в Поле, где под рукой силы военной полиции и флотская тюрьма, он стал бы Иваном Грозным. Но здесь, в глубине венгерских равнин, где он мог положиться только на себя, его угрозы по большей части оставались без внимания. В глазах Полтла матросы являлись не более чем сбродом невежественных и ненадёжных крестьян-мадьяр; что касается нас, молодых офицеров, то он считал нас полными идиотами, которые ничего не знают об управлении кораблём. Однако его собственные представления в этой области были, мягко говоря, своеобразными.

Я, например, полагаю, что большинство школьников знает: на повороте реки скорость течения на внешней стороне полуокружности намного выше, чем на внутренней, прямо как когда колонна солдат заворачивает за угол. Из этого следует, что корабль, идущий против течения, намного легче будет плыть, если штурман проложит курс как раз по внутренним сторонам поворотов, конечно, следя за мелями и принимая меры, чтобы не навалиться на другое судно.

Но Полтл такими знаниями не обладал и руководствовался правилами дорожного движения - кораблям следует держаться справа, так как он полагал, будто Дунай на всем своем протяжении - это двухколейная железная дорога, по которой корабли бегают вверх и вниз, каждый по своей стороне: от города Сулин в устье Дуная и вверх по течению, вплоть до Ульма, что в Германии.

Паровые котлы и машины «Тисы» уже порядком износились: она едва могла выжать восемь узлов или сохранять эту скорость больше часа, поэтому наблюдающие с берега иногда становились свидетелями забавных сцен. Так, одним примечательным весенним утром на излучине чуть пониже крепости Петвардайн «Тисе» потребовалось три часа и тринадцать тонн угля, чтобы пропыхтеть двести метров вверх по реке, отчаянно сражаясь с течением, пока котлы зловеще стонали, а Полтл от ярости аж пританцовывал на мостике, угрожая публично четвертовать мокрых от пота кочегаров, если те не смогут повысить давление.

Точно так же он не мог или не хотел понять, что правильный способ подвести корабль с паровым двигателем (равно как и гребной ялик) к пристани, двигаясь по течению, это не лететь на него на всех парах, да еще и по течению, пытаясь зацепиться, проносясь мимо. Нужно спуститься ниже по течению, развернуть нос корабля на сто восемьдесят градусов, подняться уже против течения, уравнивая его скорость и собственную скорость монитора, достигнув точного баланса, когда опытный рулевой может причалить двадцатитонный полубаркас к круто сваренному яйцу, не раздавив его (и, кстати, я видел, как это делается).

У Полтла не было времени для подобных тонкостей - всякий раз мы на полной скорости летели вниз по течению, и каждая раздолбанная пристань, казалось, только усиливает его решимость продолжать попытки. В иных случаях излишнее почтение к правилам дорожного движения сдерживалось тем, что Полтл, казалось, абсолютно не в состоянии ни привязать карту к окрестностям (для него реальностью была карта, а не река, которую она отображала), ни распознать навигационные буи, отмечающие фарватер. Он также настаивал, когда мы плыли вдоль границы с Сербией ниже Белграда, что мы на боевой службе, а следовательно, в соответствии с уставом, обязаны управлять кораблем из боевой рубки, а не с мостика на её вершине.

Это достаточно неудобно и в дневное время, когда стоишь внутри душной стальной трубы и выглядываешь через узкую смотровую щель; ночью же мы с тем же успехом могли вести корабль, сунув головы в оцинкованные вёдра. Когда я нёс вахту, кто-нибудь из команды стоял под носовой частью палубы, просовывая голову через палубный иллюминатор и выкрикивая мне, куда плыть.

Тем не менее, как-то ночью в середине марта это едва не довело до беды, когда мы плыли вниз по Саве неподалеку от Землина и уничтожили плавучую водяную мельницу. На Дунае в те дни еще встречались такие: две баржи, вставшие на якорь там, где течение быстрее всего, между ними подвешено водяное колесо, а над колесом - деревянный навес для жерновов. К счастью для мельников, «Тиса» ударила как раз между баржами. Само колесо и навес превратились в щепки, но обе баржи остались на плаву. Жестоко разбуженные мельники осыпали нас проклятиями и угрозами, пока мы не исчезли в темноте.

Через неделю мы врезались в железнодорожный мост в Ужвидеке, а потом однажды ночью в конце месяца налетели на мель у сербского берега, выше одного из белградских фортов. К счастью для нас, ночь была пасмурной. Мы с Йовановичем сели в шлюпку и погребли на австрийский берег, где в конце концов нашли таможенный пост с телефоном и вызвали буксир из Панчовы, которому удалось вытащить нас с мели незадолго до рассвета. Если бы не эта подмога, боюсь даже представить, какие дипломатические осложнения могли бы последовать.