Под стягом победным

Now in 1811 we change our minds.	Теперь, в тысяча восемьсот одиннадцатом, мы считаем по-иному.
Ten years, we think.	Мы думаем, десять.
In 1812 we may revise our estimate again, and say five.	В тысяча восемьсот двенадцатом мы скажем пять.
I myself do not believe the Empire as we know it will endure after 1814 - Empires collapse at a rate increasing in geometrical progression, and it will be your Wellington who will pull this one down."	Сам я не верю, что империя, как она есть, просуществует дольше тысяча восемьсот четырнадцатого года - скорость падения империй возрастает в геометрической прогрессии - и эту империю обрушит ваш Веллингтон.
"I hope sincerely you are right, sir," said Hornblower.	- Искренне надеюсь, что вы правы, сударь, -сказал Хорнблауэр.
The Count was not to know how disturbing this mention of Wellington was to his audience; he could not guess that Hornblower was daily tormented by speculations as to whether Wellington's sister was widowed or not, whether Lady Barbara Leighton, n?e Wellesley, ever had a thought to devote to the naval captain who had been reported dead.	Граф не знал, какое беспокойство причиняет собеседнику, упоминая о Веллингтоне, не догадывался, что Хорнблауэр каждодневно мучается сомнениями, овдовела ли сестра Веллингтона, вспоминает ли хоть иногда леди Барбара Лейтон урожденная Велели, о флотском капитане, которого считают погибшим.
Her brother's triumphs might well occupy her mind to the exclusion of everything else, and Hornblower feared that when at last he should reach England she would be far too great a lady to pay him any attention at all.	Успехи брата могут заслонить от нее все остальное и Хорнблауэр опасался, что к его возвращению она будет слишком высокой особой, чтоб обращать на него внимание.
The thought irked him.	Мысль эта раздражала.
He went to bed in a peculiarly sober mood, his mind busy with problems of the most varying nature - from speculations about the approaching fall of the French Empire to calculations regarding the voyage down the Loire which he was about to attempt.	Он пошел спать странно отрезвленный, прокручивая в голове множество самых разных мыслей - от возможного крушения французской империи, до того, как организовать побег по Луаре.
Lying awake, long after midnight, he heard his bedroom door quietly open and close; he lay rigid, instantly, conscious of a feeling of faint distaste at this reminder of the intrigue which he was conducting under a hospitable roof.	Лежа без сна, сильно заполночь, он услышал, как тихо отворяется дверь спальни; он напрягся от неприятного напоминания о постыдной интрижке, которую завел под гостеприимным кровом.
Very gently, the curtains of his bed were drawn open, and in the darkness he could see, through half opened eyes, a shadowy ghost bending over him.	Тихо-тихо раздвинулся полог над кроватью, и сквозь полуприкрытые глаза он увидел в темноте склонившуюся над ним призрачную фигуру.
A gentle hand found his cheek and stroked it; he could no longer sham sleep, and he pretended to wake with a start.	Нежная рука нашла его щеку и погладила, он не мог дольше притворяться спящим и сделал вид, что пробудился внезапно.
"It is Marie, 'Oratio," said a voice, softly.	- Орацио, это Мари, - сказал ласковый голос.
"Yes," said Hornblower.	- Да, - отвечал Хорнблауэр.
He did not know what he should say or do - for that matter he did not know what he wanted.	Он не знал, что говорить и что делать - он даже не знал, чего хочет.