Нет, глаза у нее были черные, и волосы прямые, но не цвета вороньего крыла, а вроде как у наших европейских брюнеток, только не вьющиеся.
Фигурка у нее была красивая – тоненькая, с прямыми длинными ногами, и развернутыми чуть более, чем обычно, несколько широковатыми плечами. И походка балерины.
Привлекала к себе она внимание, что там говорить… Чувствовалось в ней что-то этакое… Наверное, характер.
Однако ни один из нас и теперь не проявил внимания, и я тоже сразу же просто забыл о ней. Мы купались, загорали. Пока кто-то из нас не захотел прогуляться по берегу и, вернувшись, не сказал нам возбужденно:
– Ара, пойдемте! Столько красивых девушек в одном месте в купальниках я ни разу не видал!
Мы вскочили с полотенец и побежали за ним.
Пришлось пройти метров пятьдесят. Пляж здесь кончался, и вот тут на берегу лежал, накренившись, старый рыбацкий баркас: полуразвалившийся, утонувший в песке. А возле него расселись девчонки лет пятнадцати-двадцати, в купальниках, числом примерно двадцать-двадцать пять, все русские, а перед ними, расхаживая и при этом жестикулируя, что-то говорила Мила-японка.
Нет, что именно – я не знаю. Мы ведь близко не подходили.
Интересно, что через полчаса я мог наблюдать уже недалеко от нашего места такое же «совещание», которое проводила местный молодежный лидер уже с парнями численностью примерно той же.
Ну, а вскоре мы спохватились, что через пятнадцать минут отходит очередной мотовоз на Яламу, быстро собрались и пошли на остановку. Мы успели на мотовоз, и, вернувшись домой, даже и не вспомнили больше ни о Миле-японке, ни об описанной поездке на море.
Другие проблемы занимали моих друзей – они выбирали институты, куда хотели бы поступать, собирали вещи, учебники – им предстояла разъехаться по большим городам. Впоследствии двое из них закончат Махачкалинский университет, а один – Бакинский.
Но это – впоследствии. А пока они разъехались – им предстояли с 1-го августа вступительные экзамены. А я остался впервые за все годы один. Все последующие дни.
И это были грустные дни. Впервые за все годы, проведенные здесь летом, я остался один, без привычной компании друзей. Но даже не это было главным.
Главное было то, что деды мои объявили, что предстоящей осенью они продают все и переезжают жить к нам на Алтай. Здоровье не позволяло им жить во влажном жарком климате, у них болели легкие.
Говоря проще, возможность моего еще одного приезда в Яламу, становилась не просто проблематичной. Да нет, я просто понимал, что вряд ли когда-нибудь еще приеду сюда.
Да не стоит говорить, что можно ведь приезжать в гости к друзьям! Хотя мне и было тогда всего семнадцать, но я был уже достаточно умным. И знал, что жизнь – штука сложная, что между нами слишком большое расстояние – 5 тысяч километров. Да-да, если ехать через Москву, а именно так только я и ездил. Сюда, в Азербайджан. И что закрутит каждого из нас в колесе жизненных коллизий и разметает друг от друга, возможно, еще дальше.
Ну, а тогда я засобирался домой. А так как Каспия я мог больше не увидеть, я в последние дни решил выбраться два-три раза на море. Билет был куплен, кажется, на седьмое или десятое августа, и я оставшиеся дни мог свободно располагать собой.
Был будний день, мотовоз ходил почти пустым, и я поехал часов в двенадцать в Рыбсовхоз.
Я не заходил в столовую, сразу пошел на пляж, который оказался почти пустым. Лишь кое-где, то здесь, то там на песке лежали одинокие парочки, кое-где – семьи.
Но, повторяю, пляж был почти пуст.
Я отошел от последних загорающих метров на тридцать и расположился на песке в полном одиночестве. Расстелил полотенце, разделся. И пошел к воде.
Вообще, если вы не были на Каспии, то не знаете, что вода в нем сильно отличается от черноморской. Здесь песок – мелкий, не ракушечный, как в Крыму. И поэтому морской прибой, двигая постоянно воду, поднимает песок со дна, и вода кажется не синей, а сероватой, белесой, я бы сказал.
Но взвесь состоит из настолько мелких частиц и ее столь ничтожно мало, что когда вы купаетесь – вы купаетесь в обычной воде. Только, повторяю, белесого оттенка.
Нет, ну стоит пройти или проплыть подальше – вода станет синей. Это ведь только у берега она замутнена.
Ну, короче говоря, я искупался и решал позагорать. Завернул голову в майку – и сделал непростительную глупость! Я не заметил, как уснул!
И, конечно, когда проснулся через час – сильно обгорел.
А проснулся я из-за негромких голосов, раздававшихся рядом со мной.
Сняв с глаз майку, я увидел Милу, ее сестренку и взрослого мужчину с ними. Наверное, это был ее отец.
Вообще-то я хотел одиночества. Я и место-то выбрал подальше от всех. Я подумал, вставая на ноги, что пока спал, народу прибавилось, и поэтому семья Милы случайно оказалась рядом. Но ничего подобного! От нашей группы – меня и семьи Милы – до ближайших отдыхающих было по-прежнему далеко.
Честно говоря, я рассердился. Я ведь приехал грустить и прощаться с морем, и хотел одиночества.
И я пошел охладиться в воду.