— Прости меня, — полный отчаяния взгляд синда скользил по ее лицу, — я не мог, поверь мне, прийти раньше… Я хотел сказать тебе… — его голос дрогнул. Лис опустил голову и сглотнул. Нужно было пересилить страх — то был страх потерять ее. Набрав в грудь воздуха, он заговорил о той ночи в коридорах дворца Таура Элу, когда погибли ее отец и дяди.
Закончив свой горький рассказ, Тэран-Дуиль опустился перед Мирионэль на колени, низко склонил голову и прошептал:
— Это я привел его туда, я виновен в его гибели, Мирионэль… — он поднял на нее умоляющий взор.
Она качала головой:
— Нет, нет, это Клятва, это проклятие Высших Сил погубило отца и его братьев. Ты вернулся ко мне, не вини себя, — плача говорила она, — А сейчас уходи, уходи сын Орофера, тебя не должны здесь увидеть.
Проблеск надежды на прощение в душе Лиса был затушен ее нежеланием длить их встречу. «Она не хочет меня видеть… Мы никогда не увидимся больше…» — в отчаянии подумал Тэран-Дуиль.
— Прости, прости, — шептал Лис, задыхаясь от горечи раскаяния, сожаления и острого, пьянящего вожделения, проснувшегося сейчас в нем так некстати. Стоя перед Мирионэль на коленях, он дотронулся дрожащей рукой до края ее простого шерстяного платья, чувствуя исходящее от нее тепло.
— Уходи, уходи, прошу, — умоляюще шептала она, всхлипывая и закрыв лицо руками, — Если дяди увидят тебя здесь…
В этот миг Тэран-Дуиль с силой обхватил ноги любимой, прижимаясь головой к низу ее живота, чем вырывал у нее приглушенный не то вздох, не то вскрик. Руки его оглаживали ее стройные бедра, сминая шерстяную ткань платья, он часто дышал — тело не выдерживало долгого воздержания, а разум, столько времени пылко и безнадежно мечтавший о возлюбленной, уступал место какому-то, невесть откуда взявшемуся в нем, жестокому животному вожделению, с которым Лис не мог совладать.
Он принялся исступленно целовать и ласкать ее бедра, скользя руками по всей длине, то нежно оглаживая, то грубо сжимая. В промежутках между поцелуями Лис бессвязно шептал:
— Прости, что не приходил… Я так хотел, так мечтал о тебе… — он не мог остановиться и сам поражался тому, что не в состоянии контролировать свое хроа, — Ты так прекрасна… — он продолжал целовать ее бедра и тереться щекой о ткань платья, скрывавшую их. Наконец, крепко сжимая стройные бедра, Лис уткнулся лицом в ее подол, жадно вдыхая запах одежды возлюбленной.
— Прошу тебя… Прошу тебя… — горячо умолял он, сам не отдавая себе отчета, о чем говорит. От близости ее горячего, гибкого, хрупкого тела хотелось стонать — Лис вздыхал, а на глаза от переполнявших его эмоций навернулись непрошеные слезы.
Мирионэль слабо вскрикнула, застонав, запуская тонкие пальцы в волосы нареченного, пропуская меж ними длинные серебряные пряди, гладя его голову, задевая чувствительные кончики ушей, нежно дотрагиваясь до широких плеч. Этот вскрик и тихий стон окончательно выбили из головы Лиса остававшиеся в ней мысли, и он, отдавшись полностью инстинктам, протянул руки под подол платья возлюбленной.
Кожа ее была гладкой и нежной, а ноги — стройными и длинными. На ощупь Тэран-Дуиль мог почувствовать каждую мышцу икр и бедер, и то, что от его прикосновений по ее шелковистой коже волнами пробегали мурашки.
От ощущения его ласк на обнаженной коже ног, горячего дыхания любимого существа, его поцелуев поверх ткани ее одежд, у Мирионэль сами собой подогнулись колени, и она скользнула вниз, оказавшись в объятиях Лиса, который, казалось, только того и ждал, стараясь объять, исследовать всю ее своими небольшими аккуратными ладонями, прильнув губами к шее, затем виску и распущенным волосам дочери изгнанника.
Она не находила в себе сил остановить его, прервать сладкую пытку. Как же она тосковала по своему Лису, как страдала всякий раз, думая о том, что он погиб, ее прекрасный белый бриллиант, упавшая с неба звезда, светящая холодным сине-зеленым светом, но обжигающая своей страстью, заставляя гореть все роа и исцеляя феа.
Мелко дрожа всем телом от нетерпеливого возбуждения, Лис подхватил Мирионэль на руки и, прикрывая глаза, чтобы не выдать вожделения, охватившего его, словно пламя просмоленный факел, перенес ее на постель. Весь мир уплывал куда-то, и Тэран-Дуиль чувствовал, что желает одного — слиться со своей Каран-Итильде. Все остальное перестало существовать для него. Даже если бы в комнату Мирионэль, сломив наложенные на дверь чары, в тот миг вошли ее дяди, он бы не остановился. Никто и ничто уже не могло сдержать его страсть, не находившую выхода столько времени.
Сбросив сапоги, быстро расстегнув и отшвырнув прочь пояс, Лис бросил на пол перед кроватью верхний тяжелый атласный кафтан, и остался в облегающих штанах и стеганой куртке, под которой была нижняя рубашка из тонкого белого шелка. Его возлюбленная стыдливо прижималась к нему, когда пальцы Лиса коснулись шнурков платья на ее гибкой спине, расшнуровывая их. Он настойчиво стягивал с нее одежды.