Под Варды синими сводами (СИ)

Их взорам предстал бы невысокий дивно сложенный юноша с ангельскими чертами лица, что не удивительно при его принадлежности в свите майар Валы Ауле, и ярко золотыми объемными и при этом мягкими кудрями, спускавшимися до середины стройной спины.

Глаза у юноши большие выразительные чуть раскосые красивого зелено-орехового цвета с желтоватыми крапинками. Ресницы — густые и пушистые, талия — тонкая, ступни и кисти рук — изящные и миниатюрные.

Ауле всегда дивился тому, откуда у такого хрупкого на вид юноши может быть столько упорства и выносливости? Что в нем такого? Какая в нем сокрыта сила, что позволяет днями и ночами напролет работать в кузнице, самостоятельно постигая секреты кузнечного мастерства, и в одиночку подолгу путешествовать по горам и пещерам Амана, исследуя руды и металлы, содержащиеся в их недрах.

Сам он называл себя скромно — Артано, то есть — «Умелец». Коротко и ясно. Ясность, размеренность и порядок — три вещи, которые он любил, так же как и… его. Да, он его любил, как ни ужасно это может прозвучать.

В душе Артано — в душе ли вообще зарождается это чувство? — всегда было место для любви и восхищения всем по-настоящему прекрасным, преклонения перед красотой созданий Эру. И он не стеснялся этого. Как можно стыдиться любви к прекрасному, ясному, четкому, упорядоченному и совершенному?

Тано Мелькор был совершенен. По крайней мере, он был совершенен изначально. Артано не знал, что пошло не так потом, почему совершенный Тано внес диссонанс в музыку, которую сам Артано считал так же совершенной комбинацией звуков, стройно выводя вместе со всеми остальными.

Парадокс заключался в том, что именно идеальный Мелькор показал ему, что в созданном Единым Отцом мире нет и не может быть ничего идеального, чистого, незапятнанного.

Соглашаясь с ним на словах, втайне Артано думал совсем иначе, жадно ища совершенства и идеала во всем. Майа верил, что любую материю, любую жизнь можно довести до совершенства, преобразовать так, чтобы она превратилась в прекрасный идеал красоты и гармонии, как внешней, так и внутренней.

Он был открыт любви и считал кощунственным эгоизмом отдавать всю любовь одному единственному существу, когда столькие нуждаются в ней и алчут ее. Любить можно многих, думал Артано, и каждого из них можно и должно любить искренне, отдавая лучшее, что есть, даря свои знания, радость от времяпровождения вдвоем, наслаждение от физической любви. Кто это придумал, что одновременно нельзя любить двоих, троих или даже большее число существ? А как же идея о том, что нужно любить весь мир, все сущее?

Тут, по его мнению, крылось серьезное противоречие.

Даже Мелькор был подвержен этому странному ханжескому убеждению. «Ты мой, только мой!», — столько раз ревел ему в ухо Тано, сжимая хрупкое тело своего майа в железных объятиях и извергая холодное семя глубоко в его задний проход. Как же, любил он его! А то, что у Артано вся задница разорвана и кровоточит после каждого раза? Что его прекрасное тело все в синяках и кровоподтеках? что бьет его Тано нещадно за любой мнимый или истинный недочет или промах в их деле? Это ничего? Если б любил, разве посмел бы надругаться над его, Артано, красотой? Так что не любил его Тано. А он его — да, любил, но эта любовь не мешала юному майа искать другой любви, других ее объектов, чтобы подарить им свою нежность и сердечную привязанность.

В Феанаро он влюбился сразу, как увидел. Однако тот и не думал отвечать ему взаимностью. Искусник вообще предпочитал женщин, на которых сам Артано не обращал ни малейшего внимания, считая их низшими существами единственная миссия которых — вынашивать и питать созданные Единым новые существа. Для скромного майа тогда, в Амане, было достаточно и того, что его любимый Феанаро не гнал его из мастерской, как других, иногда говорил с ним, позволял что-то рассказывать, чем-то делиться с ним. Даже позволил работать бок обок над проектом по созданию Видящих Камней, чем майа несказанно гордился всю оставшуюся жизнь. Артано тогда, как, впрочем, и много позже, не стремился к тому, чтобы его любовь была взаимной. Любви для того, чтобы быть настоящей, совсем не обязательно быть взаимной — так он думал. Гибель Феанаро подмастерье Ауле оплакивал искренне.

Его любовь вдохновляла Артано, помогала в работе, во всем. Он был счастлив уже тем, что она у него была, безмолвно оставаясь в тени и превознося страстно любимое существо до небес.