Под Варды синими сводами (СИ)

Из Хитлума мы возвращались в приподнятом настроении. Майтимо условился обо всем с Нолдараном, хоть и не раз говорил потом, что предстоит еще много болтовни, подразумевая предстоящие вскоре переговоры с упрямцами Владыки народа синдар.

С нами отправился и принц Финдекано. Они с Майтимо ехали рядом, теперь неразлучные и оба счастливые. Путь их лежал в Химринг. Мы же с отцом и нашим отрядом стражи возвращались домой.

На обратном пути дядя никуда не спешил, напротив, они с принцем часто задерживались у какого-нибудь из встречавшихся по дороге серых валунов, объезжая вокруг, рассматривая его, словно диковину и отставая так от основного отряда.

Отец, замечая это, хмурился, бросал на них исподлобья острые взгляды, но молчал. Как и всегда, большую часть времени он был сосредоточен на собственных мыслях, безмолвно наблюдая за тем, что творилось вокруг.

Распрощавшись на полпути со старшим дядей и принцем Хитлума, мы с отцом благополучно вернулись в Таргелион. Потянулись безмятежные дни. Казалось, все стало даже лучше, чем было до этого. Отец уже не был таким далеким, каким виделся раньше, до моей встречи с его братьями. Теперь мы чаще виделись, больше разговаривали, но было заметно, что он сильнее прежнего грустит о чем-то. Я никогда не спрашивала о причине этой затаенной грусти, боясь разбередить и без того не дававшие забыть о себе душевные переживания.

В начале весны в наши края неожиданно пожаловал из Химлада мой кузен Тьелпе. Еще в конце лета дядя Курво вскользь упомянул о том, что хотел бы отправить Тьелпе погостить в Таргелионе и познакомиться со мной, но мы с отцом восприняли те слова, как дань вежливости.

Появления Тьелпе в наших краях ни отец, ни я не ожидали.

— Ты еще сопляк, Тьелпе, — часто говорил ему отец, — многому тебе придется научиться. И не думай, мелкий, что я и твой дядя Турко будем возиться с тобой! Иди в кузню, живо!

И он учился. Упорства и терпения ему было не занимать. Часами он мог стоять перед горном, глядя на горящее пламя, сидеть за столом в мастерской, разбирая чертежи, упражняться в стрельбе из лука и владении мечем на площадке во внутреннем дворе их нового пристанища, покрытом тонким слоем часто выпадающего здесь даже весной снега.

Клятвы он не давал — ему тогда было, если брать за исчисление годы Анара, лет восемь. И все же, он читал своим долгом следовать за суровым отцом, разделяя во всем его долю, и учиться у него. Отца он уважал. Из живых только его и уважал. А братьев отца презирал, втайне считая их кучкой праздно прожигающих вечность выродков, недостойных того, чтобы принадлежать к роду Феанаро.

Деда он помнил смутно. Да, скверная у него в детстве была память. А может быть, дед просто не так часто представал перед его детским взором, чтобы было что помнить. Имя деда было окружено для него ореолом таинственности, сопричастности к какому-то священному действу — творению прекрасного, искусству, которое только его отец смог отчасти постичь от Великого Мастера. У отца остались сделанные дедом рисунки и чертежи. Даже и того ничтожного их количества, что сохранил Куруфинвэ Атаринкэ, было достаточно, чтобы понять — дед был гениален!

Ему нравилось доставать из потайного ящика в стене мастерской отца дедовы чертежи, рисунки и записи и подолгу вечерами, а часто и всю ночь, сидеть перед ними, разложенными на столе, всматриваясь, перечитывая, представляя, как и что можно сделать. Он мечтал воплотить в жизнь идеи деда.

У отца на такое никогда бы не хватило ни духу, ни мастерства, да он и сам это знал, потому и положил все эти пергаменты кипой в потайной ящик, чтобы никогда их больше не видеть.

Он часто спрашивал себя, почему серьезный, молчаливый, умный и талантливый отец постоянно таскается везде за этим самодовольным кретином Турко, который только и делает, что смотрится в зеркало, да выпрашивает у отца делать ему безделушки, чтобы, обвешанный ими, красоваться перед своей стражей.

В конце концов, он решил, что бесполезно пытаться сейчас что-то предпринимать самому. Отец прав — нужно еще многое постичь, многому научиться. А когда он будет готов, он почувствует это и уйдет. Будет жить один. Впереди вечность. Мысль об одиночестве нравилась ему и нисколько не пугала. Все лучше, чем в обществе мрачного и угрюмого отца и наглого развратника дядюшки Турко с его похабными шутками.

Он надеялся одно время, что отцу и его братьям удастся вырвать из лап Моринготто дедовы камни. Уж очень хотелось взглянуть на них, чтобы понять, как деду удалось их сделать. Если бы он понял, как они были сделаны, то смог бы тоже попробовать сделать что-то великое, достойное памяти Мастера Феанаро.

Прошло уже более четырехсот лет, как они переплыли море и попали сюда, в эти дикие и холодные земли. Да, уже почти пять сотен лет, а он по-прежнему был для отца «мелким», несмышленышем, недотепой Тьелпе, которого и на охоту-то вывезти стыдно, не то что на праздник с собой взять. Ну и пусть! Не особенно-то ему и хотелось охотиться и пировать в компании с невежественными лесными дикарями из нандор или атани.