Морьо захотел дать этому коню имя, назвав его Морнэмир. Своего прежнего любимого коня он звал просто «вороной», что не являлось полноценным именем. Кроме того, многие лошади его воинов имели вороной окрас. Сейчас юный Морнэмир едва поспевал за стремительно скакавшим впереди него Лапсэ.
Спешившись у кромки леса, отец и дочь решили развести костер и отдохнуть. Мирионэль, протягивающая сушеные фрукты своему Лапсэ, сейчас казалась ему особенно красивой. Она стояла рядом с раскрасневшимися от скачки щеками, жадно вдыхающая холодный морозный воздух поздней осени.
Карантир уже полностью оправился от ран и чувствовал себя даже лучше, чем прежде. Рядом с йельдэ ему легче дышалось, как будто в груди появилось новое пространство, куда можно было вдохнуть воздуха.
Они были друг для друга спасением от жестоких ударов судьбы, отдушиной, утешением. Мирионэль, казалось, уже не нуждалась в его опеке, она сама опекала его и заботилась о нем так, как не позаботилась бы его мать.
— Ты доволен сегодняшней прогулкой? — спросила она по возвращении в крепость.
Карантир был не просто доволен, он впервые за долгое время почувствовал себя счастливым в тот день. Как если бы не было никакой Клятвы, Исхода, бесконечных сражений и смертей. Ни темные, предвещающие скорый снегопад, тучи, закрывавшие плотной пеленой небо, ни пронизывающий ветер, ни увядающие степные травы не были в силах омрачить его счастье. Душа Морьо пребывала в спокойствии. Он тихо, как бывало в Таргелионе, сидел за ужином в окружении братьев, и его губы то и дело трогала едва заметная улыбка.
Единственным из его братьев, кто заметил такое необычное для Карнистиро состояние гармонии и спокойствия, был Кано Песнопевец, чувствительный к чужим чувствам не меньше, чем к своим собственным.
— Она словно ласковый луч Анара, — сказал он с кроткой улыбкой Карантиру, когда они вышли после ужина в освещенный факельным светом коридор. — Твоя дочь и для нас стала радостью, Морьо.
Его брат смутился, чуть наклонил голову, пряча улыбку и начавшую заливать его лицо алую краску. Он краснел от радости, испытать которую уже не надеялся.
— Морьо, ты мне нужен, — подошел к нему старший.
Вместе они направились в рабочий кабинет, служивший когда-то самому Карантиру, а теперь перешедший к Маэдросу согласно закону старшинства.
В кабинете их дожидался прибывший днем посланник из Белегоста.
— У него какие-то важные новости для нас, — начал Маэдрос, обращаясь к брату. — Что именно он говорит? — темно-рыжие брови феаноринга сошлись у переносицы.
Карантир во всех смыслах свысока смотрел на деловитых, вечно копошащихся под ногами наукар. Но поскольку вещи, которые гномьи мастера делали для него и его народа, жившего в Таргелионе, нравились ему, приходилось налаживать с этими карликами дипломатические контакты. Все товары, которые предприимчивые казар везли на запад, будь то Дориат или далекий Нарготронд кузена Финдарато, проходили через руки четвертого сына Феанора. Его воины охраняли перевалы Эред-Луин и все дороги, ведущие от них, взимая с гномов дань за безопасность их торговых караванов.
— Мэн азан феанорул*, — заговорил гном, увидев перед собой Карантира.
Он низко поклонился, выражая тем самым почтение высившемуся перед ним Морьо.
— Здравствуй, — ответил Карантир. — Говори, что у тебя?
Гном замялся, принялся оглаживать свою аккуратную темную бороду. Глаза его заблестели.
— За это я попрошу вас дать нам прекрасных сияющих самоцветов, привезенных из-за моря. Нам нужно три этих меры, — с этими словами гном вытащил откуда-то из складок плаща средних размеров медное ведерко.
Оно поблескивало красновато-оранжевым в свете ламп.
— Ну что, какие новости? — спросил Нельо.
— Эти торгаши как всегда хотят получить что-то взамен, — в свою очередь нахмурился Морьо.
— Эту весть вы захотите купить, узбад*. Она о камне, о котором так часто нас спрашивал баразтаракул*, — кивая на Нельо, проговорил гном.
Морьо нахмурился пуще прежнего. Его эти коротышки, наверное, называли «баразгилунул»…
— Ну? — снова спросил из-за его спины Маэдрос.
— Прикажи дать им три этих меры самоцветов, — ответил Карантир, вырывая из рук гномьего посла медное ведерко и резко поворачиваясь к брату.
Весь остаток ночи слуги спешно укладывали их вещи.