Оливер вяло кивнул головой, после чего без особого желания потащился на улицу вслед за Молли. Руки и ноги неприятно продувало холодным ветром, но Расмуссен уже привык гулять по улице в холод, жаль, что его тело до сих пор не приспособилось к низким температурам, ветру и дождю. Зато Фостер вприпрыжку бежала куда-то вперед, не давая Олли возможности разглядеть садик уже прикрытый вечерними сумерками.
Наконец, девушка остановилась возле качелей, на которые тут же и плюхнулась, широко улыбаясь и радуясь, словно маленький ребенок новой игрушке.
— Тебе так сильно захотелось покачаться на качелях? — недоуменно спросил Оливер.
— Да! Покачай меня, Олли, пожа-а-алуйста!
Молли сделала большие умоляющие глаза и выпятила губу, отчего стала еще больше похожа на ребенка, который теперь старательно выпрашивал новую игрушку. Расмуссен тяжело вздохнул, понимая, что не может отказать этим изумрудным глазам, поэтому подошел к качелям и легонько толкнул их вперёд, постепенно раскачивая все сильнее и сильнее, при этом мягко прикасаясь к спине Молли. Девушка весело хихикала и болтала ногами, рассекая вечерний свежий воздух. Оливер широко улыбался, наблюдая за счастливой Молли, чувствуя, как по груди распространяется приятное тепло. Девочка казалась такой беззаботной, что совсем было не похоже на ее привычное состояние, когда Молли словно пыталась спрятаться от окружающих в своем мирке. Фостер безумно шли искорки в глазах, и счастливая улыбка, и заливистый смех, и уверенность в себе, и ощущение того, что она кому-то нужна. Кажется, Оливер даже мог его ей подарить, потому что правда очень хотел помочь Молли стать этой самой счастливой девочкой, а не несчастным замкнутым ребенком. Наслаждаясь её заливистым смехом, Расмуссен мог на время выпасть из того мира, в котором ему было суждено расти — из мира, в котором у него есть только отец, из мира, который отнял у него бабушку и дедушку, из мира, в которым им пришлось бежать из Данни чёрт знает от кого, из мира, в котором он жил в маленьком домике со старыми продуваемыми ветром окнами, из мира, в котором мальчик чувствовал себя бесконечно одиноким и запутавшимся.
Но что-то в груди больно кольнуло, когда Оливер вспомнил Лексу. Когда в школе юноша сказал подруге о приглашении, та резко перестала рассказывать свои длинные весёлые истории и просто кивнула головой. Больше она уже не стремилась поддерживать разговор. Возможно ли такое, что Лекса ревнует? Но, кажется, Оливер уже успел доказать, что, несмотря на присутствие Молли в своей жизни, все равно всегда будет помнить про свою лучшую подругу. Сейчас в его душе расцветала надежда на то, что первая влюбленность может оказаться взаимной, потому что Фостер относилась к Оливеру по-особенному, явно уже не считая его чужим человеком. Почему бы Лексе, как настоящему другу, не поддержать Олли и не дать ему какой-нибудь совет? Зачем она продолжает строить из себя обиженного на весь мир несчастного ребенка? Это ведь глупо! Только, если Лекса сама не… Черт, что за глупости лезут в голову? Нет, это просто исключено! Ричардсон для Оливера словно сестра, а сестра не может влюбиться в своего брата.
— Останови качели, пожалуйста, — попросила Молли.
Оливер тут же покорно подчинился и остановил качели. Фостер резко поменялась в лице, став более серьезной и, кажется, даже взволнованной. Молли неуверенно дотронулась до руки Расмуссена и подняла на него блестящие изумрудные глаза.
— Я хотела написать тебе письмо, но потом решила, что говорить о таких вещах в письмах очень глупо, — тихо произнесла Фостер.
Оливер испуганно хлопал глазами, боясь совершить лишнее движение или сказать какую-нибудь глупость. Он почувствовал неуверенность Молли и все же решил что-нибудь предпринять, поэтому осторожно взял Фостер за руку, широко улыбнувшись ей. Оливер не понимал, откуда в нем взялось столько смелости, но также он ощущал, как его беспорядочно трясет, как быстро бьется сердце в груди и как сильно хочется убежать домой и спрятаться под одеялом. Олли слабак.
— Ты мне нравишься, Олли, — прошептала Молли, опустив голову вниз.
— А т-ты мне, Молли, — сразу ответил Оливер сиплым голосом.
Девушка тут же вырвала свою кисть из руки Расмуссена и крепко прижалась к мальчику. Оливер осторожно обнял ее в ответ, поглаживая большими руками спину Молли. Только сейчас он понял, какой маленькой казалась Фостер рядом с ним. Их разница в росте почему-то даже развеселила Оливера и заставила его улыбаться. Но на душе все равно скребли кошки. Расмуссен невольно задумался о том, какой будет реакция Лексы. Парень знал, что все определенно пойдет не так. Ему уже приходилось выбирать между Лексой и Молли. И если в прошлый раз Фостер смогла принять решение Оливера, то в этот раз, вероятнее всего, не сможет Эдвардс.
— Мы теперь будем вместе? — все еще шепотом спросила девочка.
— Д-да, — если Лекса, в конце концов, не захочет понять Олли, то разве может он считать ее своей подругой? Расмуссен просто хочет быть счастливым.