Под властью отчаяния. Часть 1: Химера

Дедушка Эрики давно был прикован к кровати. Она оплачивала лучшее лечение, лекарства и сиделок, но сама до безобразия сильно боялась появляться на пороге огромного дома. Когда оказывалась на крыльце, в груди тут же возникало невыносимо тяжёлое чувство — ненависть. Ненависть не потухнет, если залить её ведром воды. Она будет высасывать всё изнутри, пожирать, пока не напитается сполна. За столько лет Эрика научилась ненавидеть лучше всех в этом мире.

Только сейчас в сердце почему-то возник страх. Не перед дьяволом, живущим в созданной собственноручно клетке, а перед тем, что может случиться дальше. Всё хуже и хуже становилось состояние Ачиля Манфьолетти — страшного и ужасного бывшего дона «Нации Розы». Кругом только и говорили, что ему недолго осталось, при случае и он сам намекал, что хотел бы перед смертью увидеть «любимую внучку».

Пускай сдыхает. Честно говоря, Эрика считала, что Ачиль заслужил умереть в полном одиночестве, в собственных слюнях и рвоте, зная, что никому на этом сраном свете не нужен. Только тупая тревога, возникшая в сердце после ночного звонка, всё равно привела женщину к этому дому.

— Любимая, давай уже зайдём? — спросил мужчина, когда обе сигареты истлели. Женщина равнодушно кивнула головой.

Он поднес руку к двери и тихо постучался. Из дома тут же послышалась возня. Совсем скоро на пороге показалась молодая девушка в мягком халате и заспанными глазами.

— Мистер Эдвардс? Опять вы к нам с поздними визитами? — язвительно произнесла горничная, сохраняя при этом невинный вид. Потом взгляд Эбигейл наткнулся на Эрику, и она сконфуженно опустила голову. — Здравствуйте, мисс Ричардсон.

— Дед спит? — пустым голосом просила Эрика.

— Нет, мисс Ричардсон. Он ждал вас. Говорил, что в этот раз вы точно придёте, но я не была уверена в этом. Извините.

— Всё нормально. Кто станет верить маразматику?

Эбигейл смутилась ещё сильнее, а Кристиан сдавленно усмехнулся. Эрика уверенно прошла внутрь до боли знакомого дома, не снимая сапоги и пальто. Муж покорно шёл следом.

Знакомая дверь, и Ричардсон с огромным трудом заставляет себя открыть её. На мягкой кровати с безумно дорогим постельным бельем, сшитым чуть ли не из золотых ниток, лежал дон Манфьолетти. Лицо его было мертвенно бледным, глаза закрытыми, а руки свободно раскиданными по одеялу. Всё те же мерзкие морщины, которыми было усеяно все лицо, стекающая с зеленоватых от болезни губ тонкая ниточка слюны, грязные волосы с сединой, отросшая щетина — таковым был сейчас самый страшный и ужасный человек Детройта. Тошнотный ком подошёл к горлу. В голове крутилось слишком уж много обжигающих воспоминаний, и образ этого Ачиля никак не сопоставлялся с тем Ачилем, которого Эрика помнила. Неужели именно этого человека она боялась, словно страшного монстра? Каким смешным и нелепым это сейчас казалось. Вытащишь пистолет из кармана — он даже ничего не сможет сделать, выстрелишь — умрёт за одно мгновение.

Жалкий и никчёмный, умирающий в одиночестве. Эрика расплылась в широкой улыбке: ей нравилось видеть Ачиля таким.

— В-виттория? — дрожащим голосом прохрипел старик.

— Меня зовут Эрика, — сухо бросила Ричардсон в ответ.

— Сядь рядом, mia rondine10. Я так по тебе скучал!

Женщина закатила глаза, но всё же нехотя подошла к нему, оставив Кристиана стоять у двери, села на кресло, закинув ногу на ногу. Ачиль казался возбуждённым и восторженным, он ёрзал и пытался усесться на кровати, но никак не выходило. Манфьолетти потянулся к руке внучки и спрятал ее в своей большой морщинистой ладони. Эрика терпеть не могла его касания, но, подавив отвращение, всё же позволила: в конце концов, старикашка и впрямь может сдохнуть.

— Почему ты не приходила ко мне, mia rondine? — Ачиль говорил медленно и тихо. — Мне было невыносимо плохо без тебя! Я думал, что уже не увижу тебя перед смертью.

— У меня кучу дел. Мафия, всё такое, — фыркнула Эрика в ответ.

— Вечно ты так. Но я не виню тебя, я все понимаю. Ты цветешь и пахнешь, у тебя замечательная семья, хороший муж и дочь-красавица — как и ты. Тебе незачем навещать своего умирающего деда, для которого ты являешься единственным лучом света, единственным счастьем, — дон приоткрыл свои маленькие глаза, окинув Эрику тоскливым взглядом. — Впрочем, ты можешь не оправдываться. Я все равно люблю тебя, mia felicità11, даже если тебе плевать на меня. Я позвал тебя, потому что мне кажется, что сегодня я умру. Я хотел посмотреть в твои такие мудрые бирюзовые глаза. Мне больно видеть их потухшими, mia rondine, потому что вряд ли кто-то еще может похвастаться столь прекрасным цветом глаз.

Эрика прикрыла глаза, чувствуя, как гнева в груди становится слишком много. Она не верила ни единому слову, сказанному этим уродом. Слабо верила женщина и в то, что Ачиль скоро умрёт: слишком уж радужная перспектива, а старик вряд ли напился крови своих близких.

— Скажи, почему потухли твои глаза? — просипел Ачиль.

— Спать хочу.