Дон кивнул головой, расплываясь в широкой улыбке. Крис усмехнулся и приподнялся на локтях, после чего перевернулся и оказался прямо над Ричардсоном, медленно наклоняясь, чтобы оставить на его желанных губах мягких поцелуй. Дон не сопротивлялся, лениво отвечая Эдвардсу, уже почти не обращая внимания на окружающий мир, на пустые проблемы и неинтересные надоедливые лица. Жизнь прекрасна, разве нет?
Но вот в голову врезалась мысль, заставившая похолодеть кровь в жилах. Ричардсон резко отпихнул от себя Кристиана и сел, растерянным взглядом наблюдая за стеной, пытаясь сфокусироваться на ней.
Энтони и Йоханесс на самом деле – совершенно разные люди.
***
– А всё из-за того, Йоханесс, что ты в последнее время слишком много пил, – фыркнул Гловер, внимательно осматривая умирающего на диване брата. – Господь, Эльфрида, скажи, почему мы ещё с ним возимся?
Томсон тяжело вздохнул и присел на старый разваливающийся стул, который давно пора было сменить на новую мебель, но теперь Ольсену точно было не до этого. Да и вообще, кто будет думать о сломанном стуле, когда на глазах на пылинки рассыпается живой человек? Пускай Гловер и строил вид незаинтересованного лица в проблемах кузена, но и он, и Фрида прекрасно знали, как болит сердце Томсона за единственного родного человека в этом погрязшем во мраке городе.
Ольсен, впрочем, высказывание брата проигнорировал, продолжая испепелять взглядом потолок, явно находясь в каких-то своих серьёзных раздумьях. И ведь это не в первый раз. Йенса точно что-то тревожило, да и дураку было ясно, что алкоголизм не мог появиться неизвестно откуда. Кризис среднего возраста? Если бы Гловер был глупым или незаинтересованным в жизни Ольсена, то он обязательно бы так и решил.
– Потому что он твой кузен и мой друг, – виноватым голосом ответила Пауэлл.
Ещё одна проблема на седины Томсона – это странное поведение девушки, которая в последнее время словно чувствовала себя глубоко виноватой за какой-то совершённый поступок. У Йоханесса и Фриды словно был какой-то общий страшный секрет. И ладно Ольсен – жизнь брата вообще казалась одной сплошной загадкой, – но у Пауэлл ведь никогда не было тайн от Гловера! Признаться, иногда Томсон раздражался и ревновал, потому что Эльфрида, немудрено, – его последняя надежда на счастье, а Йенс – единственный живой родственник, с которым мужчина поддерживал общение. Но, несмотря на прошлые обиды и ссоры, Гловер понимал, что между этими двумя не могло быть ничего, кроме парочки невинных поцелуев в щёку и тёплых дружеских объятий. Ну и секретов, в которые Томсона забыли посветить.
– Ты уверена, что правильно называешь наши отношения? – фыркнул Йоханесс, даже не посмотрев на Фриду.
– Я не знала, что всё так получится! Да, я должна была сделать это немного иначе, я должна была предвидеть, что это ранит тебя, но мне хотелось и хочется сейчас уберечь тебя! Ты должен открыть глаза и увидеть действительность!
– Это ты должна открыть глаза и увидеть правду, а не жить сплетнями, которые разносятся по городу, – проскрипел Ольсен, резко поднимаясь с дивана и поворачиваясь в сторону девушки. – Откуда тебе знать, где эта грёбаная действительность? Может быть, она вовсе не с твоей стороны? Может быть, это не я её не вижу?
Эльфрида закрыла лицо ладонями, давясь уже стекающими со щёк слезами. Но Йоханесса это не остановило, он всё равно не чувствовал жалости к подруге, потому что девушка со своей заботой зашла слишком далеко, пытаясь выставить в глазах Ольсена любимого человека последней дрянью на Земле. Признаться, Йенс и сам всегда терялся в догадках, пытаясь понять, кем является Эрик Ричардсон. А после того случая все страхи увеличились и разгорелись ясным пламенем до немыслимых масштабов. Мужчина всё ещё был уверен в том, что до боли в сердце любил гангстера и был готов простить ему все грехи и обиды, однако перед глазами светился вопрос: художник полюбил уродливого монстра или падшего ангела со спаленными крыльями?
И всё же если Эрик питается любовью и страхами других людей, то Йенс первым отдаст Ричардсону на растерзание своё живое трепещущее сердце. Если гангстеру становится лучше, когда тот пачкает свои руки в крови, то Ольсен первым предложит ему проткнуть ножом свою грудь. Чёрт, да даже если Ричардсон ест людей, то Йоханесс готов пожертвовать своей плотью.
Но отчего-то Ольсен всё ещё был уверен в том, что видит куда глубже и больше. Все люди вокруг определённо ошибаются, раз не видят, что Эрик Ричардсон – глубоко страдающий человек с огромной раной в сердце, которую пытается скрыть от окружающего мира и спрятать за толстым слоем льда и жестокости. Гангстер – это потерянный ребёнок, которому не протянули руку помощи.