Под волной [авторская]

И все же чувство удали и ощущение удачи не покинули Волкова. Он только намертво стиснул челюсти. И сам не замечал этого, и только потом, уже на земле, спустя сутки, с трудом раскрывал рот, а мускулы рук и спины болели так, как когда-то в училище на первом курсе, после первого в жизни марш-броска. Но это было немного спустя, а в тот момент он повел свою облегченную, но все еще тяжелую машину на третий заход.

— Ну что же. Дело ваше. Но это тяжело. Придет время, и вы поймете, как это тяжело и не нужно.

Часа два Иван Семенович лежал в тени машины, лицом вниз. Снял лишь куртку и постелил ее на траву. И на нефтебазе они оказались последними. На обратном пути, уже в сумерках, подъехав к развилке, Иван Семенович остановил машину и со стоном вывалился из кабины на землю — прямо под колеса полуторки.

Появились и остальные участники совещания, вернее, его организаторы. Волков увидел знакомые по портретам лица, увидел их близко. Здесь были военные и невоенные — человек пятнадцать — двадцать. Эта небольшая группа людей, спокойно и негромко разговаривая, растекалась по залу. Сердце Волкова особенно радостно дрогнуло, когда он увидел коренастую, мужиковатую фигуру Главного конструктора и его смуглое скуластое лицо. Этот человек был ему доступен и понятен. Речь будет идти о вещах, знакомых Волкову и нужных ему. Главный узнал Волкова, и его внимательные неторопливые глаза задержались на его лице, помняще потеплели, он подошел и пожал Волкову руку.

Барышев развернулся вправо с набором высоты, несколько секунд истребитель летел на спине, потом он выпрямил его. И снова разворот: с земли его наводили точно. Закончив второй разворот, он опять увидел самолет впереди — чуть ниже и правее себя. Для того чтобы заставить нарушителя садиться на ближнем аэродроме, как теперь Барышев понял замысел наведения, он сейчас должен заставить его довернуть на десять градусов вправо — посадка будет прямо по курсу. Только снижение должно быть интенсивнее.

Он сел в кресло у окна и оттуда стал следить за тем, как она ходит, собирая на стол, как разжигает керосинку — электричества не было, — и она время от времени обращала к нему свои темные-темные, без единой искорки, огромные глаза.

Олег плотно и осторожно завязал их, сделал узелок — сверху, чтобы не мешал, и вдруг нагнулся к ее руке, опалив ее дыханием, она потянула руку к себе, а он не отпускал. И когда распрямился, то его лицо и рот, пересохший от волнения, приоткрытый, оказались близко-близко — возле самых глаз.

— Нет. Не думала. Я ведь на работе иногда вижу смерть. И я знаю, что каждому, кто уходит навсегда, страшно при мысли, что все останется, как есть, без него. Но я никогда не думала и не чувствовала, что все это было и до нас, до меня, и было бы все равно, не родись я на свет. И я сама не знаю, что испытываю сейчас. Я впервые подумала так, и мне просторно и грустно.

Вышел из толпы на чистое место, глянул куда-то поверх их голов как-то диковато и торжественно, точно собирался громко и властно врастяжку крикнуть: «Батальон, в атаку, за мной…» И рухнул на платформу навзничь, наотмашь.

— Подавай тверже. Я должен слышать, что у меня в руке.

— Нет. Ничего не надо делать. Ничего. Вот я всем сердцем чувствую — все правильно. И не надо больше об этом. Я люблю вас обоих. Я очень люблю вас. И часто вижу во сне.

Приезд Меньшенина на многое открыл ему глаза. Но прежде всего он понял, что весь его опыт, все его откровение уже стало достоянием Минина, Марии Сергеевны. Они работали не хуже, а может быть, даже лучше его. Он увидел это, нашел в себе силы принять и согласиться. Он и сам уже не мог подолгу стоять у операционного стола.

Волков знал, что авиация немецкой ПВО не догадается искать советские бомбардировщики на такой высоте. Машины шли на самом экономичном режиме.

— В армии ваше продвижение по службе остановилось на воинском звании плютоновый?

Она уловила в нем эту нотку. А может быть, поняла, что происходит с ним. Она замолчала на полуслове, подошла к нему, сидящему в кресле, и облокотилась на спинку, опустив ему руки на лицо.

Он бегал вокруг «Колхиды», трогал кабину, зачем-то заглядывал под колеса. Затем забрался за руль, запустил движок, рванул с места. Водить машину он умел, ничего не скажешь. «Колхида», подпрыгивая на неровностях, описала огромный круг по скалистой площади гаража, остановилась, резко взяла назад. И потом уже Гнибеда подогнал ее к Кулику. Не торопясь вылез из нее, отряхнул для чего-то руки и, глядя мимо Кулика куда-то в горы, сказал негромко:

— Волкова, в операционную!..

— И я не знаю. Но так хочется работать. Писать хочется, Ольга.