Под волной [авторская]

Кулику дали машину «Колхида», седельный тягач первого выпуска. Кабина, бело-голубая когда-то, черт знает как держалась на раме, сиденье — сплошные тряпки. Половина приборов не работала. Баранка в трещинах и сколах. Но не то беда была. Издали, подходя к машине, увидел он под ней две лужи: одна под двигателем — автол, другая под коробкой передач.

Начинался рассвет.

Но он и сам не знал, какой извилистый путь прошло полученное ими разрешение. И даже не те соображения, которые приводил замполит, а совсем иные, особой важности, ускорили решение вопроса.

Светка пожала плечами и ушла к себе.

— В данном случае лучше поторопиться, — сказал маршал негромко. — Сегодняшнее совещание, на которое тебя так срочно вызвали, имеет самое прямое отношение и к нашим с тобою разговорам, и к нашим проблемам. Будем смотреть новую машину — ту самую… Понимаешь, что это значит, Волков?

— Нет. Я прошу.

Ли-2, привезший сюда инженера, техников, замполита, уже прогревал двигатели. Было хорошо от сознания, что эти люди уйдут вперед и снова встретят их в пути.

— В сущности, мы с вами прощаемся, коллега.

Сложность и необычность перегона заключалась в том, что люди шли на новых машинах. Новых не только для них самих, для пилотов и для техников, машины еще сами по себе были новыми: недавно с завода, и не было за их крыльями миллионов километров и тысяч часов налета, когда уже не может не вылезти таившаяся до поры до времени конструктивная недоработка.

Кто-то вел его к полосе уверенно и спокойно. Кто-то из опытных военных — он догадался об этом по стилю. Скованность, которая все еще была в нем, исчезла, словно что-то отпустило под горлом. За несколько мгновений до этого он не видел приборов, а видел один туман, только туман. Теперь он опять увидел приборы и верил им.

— Я видел, что ты не сядешь в первый раз, слишком большой перелет, а оттого, что ты не выдерживал скорость снижения и глиссаду — допер, что-то у тебя с приборами. А ты пошел на второй заход. Я бы тоже пошел на второй… Но на третий — ни-ни. Ни-ни. Понял. И ты дурак. — Он замолчал, но ненадолго. И потом заговорил, но только еще страстнее и тише. Наверное, начал трезветь. — Вот, — сказал он. — Вот так я тоже садился. Так же. Ты видел просеку на посадочном курсе за Ближним приводом? Она еще не заросла. Здесь медленно зарастают такие просеки. Как от Тунгусского метеорита. Видел просеку?

— А вы, товарищ подполковник, напрасно садитесь спереди! — вдруг вспылил ни с того ни с сего Нортов. — Вам всегда нужно сидеть сзади, чтобы всех было видно!

Сколько бы ты в жизни своей ни провел времени за рулем, встреча с новой машиной трудна. Все просто, пока юлишь по городу, пока раскатываешь по гаражному двору — все ясно, и все так, как на предыдущей машине, только разве чуть иначе расположены приборы, чуть больший или чуть меньший свободный ход педали сцепления, чуть иначе работают тормоза, несколько иная маневренность и на скорости тридцать — пятьдесят километров на повороте не вписываешься в радиус.

Он тогда проспал долго и проснулся оттого, что приснилось ему, будто вброд ведет свою тридцатьчетверку через какую-то неизвестную еще речушку в низких берегах; танк перед собой катит отполированный солнцем и ветром валик прозрачной светлой воды, вода нет-нет и попадет под броню сквозь неплотно прикрытый люк, прямо на грудь — надо было прикрыть его поплотнее, да руки рычагами заняты, не оторвать. Или он ранен, левую руку ломит — не понять. И проснулся. И увидел над собой лицо женщины, нечетко увидел — точно сквозь дымку, точно пастелью написанное, а потом увидел две звездочки слез на ее ресницах — и понял: жена это. Его жена. Та самая, что осталась тогда, больше года назад, в этой же квартире, на этой же тахте, исцелованная, теплая, тонкая.