Под волной

Потом Кулик недосчитался трех зубов. И у тех, у троих — четвертый так и не встал с места, — тоже что-то было повреждено. И последнее, что Кулик видел, когда два дюжих сержанта подсаживали его в зарешеченный темно-синий ГАЗ-69, было заплаканное, потрясенное лицо Аськи.

И все же чувство удали и ощущение удачи не покинули Волкова. Он только намертво стиснул челюсти. И сам не замечал этого, и только потом, уже на земле, спустя сутки, с трудом раскрывал рот, а мускулы рук и спины болели так, как когда-то в училище на первом курсе, после первого в жизни марш-броска. Но это было немного спустя, а в тот момент он повел свою облегченную, но все еще тяжелую машину на третий заход.

— Не беспокойся, отец. Все у меня хорошо. Главное — я вижу цель.

И Кулик поймал себя на том, что волнуется. Он с какой-то полузабытой остротой ощущал под своими холодными ладонями полированную твердость руля. Могучий гул двигателя и всей хоть и незагруженной, но тяжелой машины пронизывал его, наполнял тело упругой силой. И дорога, прямая и стремительная, среди темной зелени тайги, словно горная река, почти ощутимо хлестала в широкое, промытое, казалось, способное вместить весь окружающий мир, изогнутое лобовое стекло «Колхиды», и просторно было в его душе и широко. И когда он поймал себя на этом ощущении, то никак не мог понять причины этого своего состояния. Откуда-то из глубинной тайны его природы рвалось это физическое ощущение простора, движения и этой широты, похожее на предчувствие какого-то важного события или встречи. Может быть, в кровь далеких-далеких предков Кулика проникло мятежное дыхание океана — дремало оно многие века и вдруг вот ожило в нем. Так подумал было Кулик и усмехнулся своим мыслям: непривычно было ему думать так и трудно.

И трамваи, битком набитые людьми, искря дугами по проводам, вечно влажным от испарений, ползли по рельсам вдоль шоссе, уходя вдаль и теряясь в светящейся мгле этого удивительно красивого в своем существе района города. Но когда они свернули на тихую боковую улочку, где ходили рейсовый автобус и маршрутное такси, то оказалось, что они сумели пройти так, что Аська даже туфелек не испачкала.

Декабрев не понял и полез было в правый. Безрукий сказал:

Володька подчеркнуто четко повернулся перед ним через левое плечо. Так он никогда не делал. Волкову показалось, что в его глазах зло сверкнули слезы.

Кулик заглушил двигатель, погасил огни и сам улегся в кабине, завернувшись в теплую куртку Гнибеды.

— Я понимаю это, — машинально сказал Волков. — Вы с Ольгой одинаковы…

— Кому нужна такая секретность, черт побери! Тут нет никакой логики!

Нелька помолчала. И вдруг произнесла:

Они убрали сегмент в левом легком, ушили перикард. Обычно Минин после этого отходил, снимал перчатки и шел в стерилизаторскую — курить. Это Ольга уже изучила. Но сейчас он стоял до самого последнего узелка.

Однажды в детстве Кулик с товарищами заплыл на лодке далеко-далеко, почти на самую середину широченной реки. А потом они принялись нырять с лодки. Сначала было жутковато. И, выныривая, мальчишки судорожно цеплялись за борт лодки — бледными были все до одного, и глаза у всех сверкали, и дрожь всех била, и храбрились все из последних сил. И как-то, не то в третий, не то в четвертый раз, Кулик заставил себя не хвататься за лодку. И он начал грести против течения. Оно относило и относило лодку за его спиной, а он не оглядывался столько, сколько хватило духу, а потом оглянулся. И не видно было берегов с воды, и лодка показалась ему более недостижимой — лодка и маленькие фигурки голых мальчишек. Видел он, как, замерев, стояли они и смотрели на него неподвижно. А он вдруг почувствовал, какая под ним глубина: теплая, в сущности, вода обдала его снизу, с неведомого дна глубинным холодом и холодным кольцом сомкнулась вокруг горла.

Но штурман сам за мгновение до этого начал стрелять. Кажется, он попал в одного. А может быть, и нет. Один из «мессеров» так и не вернулся, а пошел, отклоняясь от прямой, к острову.

Это был диплом. А к верхней корочке его был прикреплен значок — красненький ромбик с белой полосочкой по краю.