Под землей с фотоаппаратом: Рассказы спелеолога

Самая большая наша пещера в известняках — Красная, или Кизил-Коба, в Крыму. Ее длина — 13,1 км. Это одна из красивейших наших пещер. Ее дальние залы стерегут пять сифонов, преодолеть их может только хорошо оснащенная экспедиция. Немногие спелеологи, побывавшие в глубине пещеры, рассказывают об удивительных трубочках-сталактитах, покрытых нежной бахромой, о каменных цветах, напоминающих бахчисарайский фонтан Слез.

Одно из чудес Красной пещеры — торчащая вверх трубочка, покрытая крохотными гелектитами

Глубочайшей пещерой мира сейчас считается пропасть Пьер-Сен-Мартен во Франции, в Пиренеях. История ее исследования драматична. Во время одной из первых экспедиций в ней погиб отважный молодой спелеолог Марсель Лубен. Он и похоронен там, на дне гигантского трехсотметрового колодца. Его именем назван один из залов этой пещеры. В той же экспедиции во время подъема известного спелеолога и вулканолога Гаруна Тазиева сломалась лебедка, и он четыре часа провисел под каскадом ледяной воды.

Пропасть Пьер-Сен-Мартен исследована до глубины 1150 метров, она заканчивается сифоном, в который удалось спуститься всего на два метра.

Самая глубокая точка нашей страны не раз передвигалась по карте. Долгое время исследования вертикальных пещер велись главным образом в Крыму, здесь находили самые глубокие шахты. Сначала это была Бездонная на Чатырдаге — 161 метр, потом Каскадная недалеко от Ай-Петри — 246 метров, наконец. Молодежная на Караби-Яйле — 261 метр. В крымских экспедициях участвовали и набирались опыта сибирские спелеологи. Начав исследовать свои пещеры, они открыли на Енисее Кубинскую пещеру — 274 метра. Но в последние годы "полюс глубины" прочно переместился на Кавказ, и самой глубокой пещерой пока считается шахта Снежная, расположенная в Бзыбском хребте.

В 1974 году на ее дно спустились московские спелеологи. В верхней части она покрыта льдом и снегом, в одном из залов поднимается ледяной холм пятнадцати метров высоты. Текущий по пещере ручей кое-где образует водопады, а на глубине 630 метров впадает в большую подземную реку. Она мчится вниз по крутому тоннелю и уходит в каменный завал на глубине 700 метров. Покуда эта глубина остается рекордной.

В пещерах эмира Тимура

В пещерах эмира Тимура

Несколько лет подряд работа приводила меня в Среднюю Азию. Я объездил и обошел ее почти всю — увидел зеленые саксауловые леса в глубине Кызылкумов и холодные плоскогорья Памира, где волны огромного соленого озера бьются о ледяные берега. Я полюбил этот край, и мне было одинаково хорошо в тенистых садах Самарканда и в маленьких горных кишлаках Бадах-шана.

Низкие облака текли над плоскогорьем

В Средней Азии мне везло. Везло в работе — каждый год я узнавал что-то новое о здешних насекомых, и не один десяток новых видов описал по собранным в Средней Азии коллекциям. Везло на удивительные, незабываемые места, о новой встрече с которыми мечтаешь годами. Везло на людей — живых, интересных, ярких. Они объясняли мне дорогу, рассказывали о том, что нужно увидеть, а если видели, что я устал и голоден, они кормили меня и оставляли на ночлег. Когда я уезжал в другой город, мне давали адреса и письма, чтобы не был я в этом городе чужим и одиноким.

Порой я казался себе эстафетной палочкой, переходящей из рук в руки — и это были надежные и добрые руки. Нередко эстафета вела и через пещеры.

О Большом Чиль-Устуне я услышал в Душанбе, на автобусной остановке. Кроме меня, дожидался автобуса еще один человек — в белом костюме, круглолицый, с коротенькими подстриженными усами. Мы разговорились и с нарастающим изумлением узнали, что, во-первых, мы оба зоологи и даже понаслышке знаем друг о друге. Во-вторых, нас обоих интересуют наскальные рисунки. И в-третьих, не слишком ли много для случайного совпадения: оказалось, что оба мы — спелеологи. Выясняя все это, мы пропустили несколько автобусов, потом наспех обменялись адресами, и, повиснув на подножке, Олег — так звали моего нового знакомого — прокричал, удаляясь: "Если приедете в Ош, пойдем в Чиль-Устун!"

После двух месяцев работы на Памире, насквозь промерзнув на заснеженных перевалах, я спустился в солнечный и теплый сентябрьский Ош. Мы просидели с Олегом далеко за полночь, наперебой рассказывая друг другу свои новости.

Я говорил о гроте Шахты на Восточном Памире; там, на высоте четырех с лишним километров, древние охотники разрисовали стены изображениями медведя, кабанов и человека, замаскированного под страуса. Рисунки эти были удивительны тем, что ни страусы, ни даже кабаны на такой высоте не живут, и археологи расценивали эту редкостную находку как доказательство того, что Памир за последние десять тысяч лет поднялся почти на километр.

Олег расхваливал гору Сурат-Таш — "рисованный камень" — недалеко от Оша, которую нужно мне увидеть. Это на ней среди многих наскальных рисунков видны изображения легконогих лошадей и оленя с ветвистыми рогами. А один местный краевед с богатым воображением разглядел здесь даже мамонта, который никогда не водился в Средней Азии.