Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

В конце мая все необходимое к моему побегу было уже приготовлено. Я получил приличный костюм и паспорт инженера. В один из майских вечеров, крепко расцеловавшись с Григорием Спиридоновичем и с женой, я медленным шагом, будто гуляя, направился в деревню Челбышево к Тамарову, который приготовил там для меня лошадь. С женой и Григорием Спиридоновичем я условился, что если обо мне будут спрашивать сотские или чалдоны, они должны сказать, что я ушел на охоту в тайгу с товарищами. Такие самовольные отлучки обычно карались каталажкой, но, несмотря на это, случаи ухода в тайгу месяца на полтора — два были не редки. Мне казалось, что я лично буду вне подозрения, так как у меня родился ребенок, а таких людей все считали уже привязанными к месту.

До Челбышева пришлось итти около 8 верст. Меня окружала тайга. Одна мысль все время сверлила мозг, — мысль о возможности провала. Лошадь уже была готова. Наш путь простирался до Бельской волости, лежавшей верстах в 50-ти. Выехали мы с Тамаровым ночью. Всю дорогу у нас с ним не прекращался самый задушевный разговор. Тамаров завидовал, что я, пробыв в ссылке только один год, бегу, а он этого сделать не может, хотя и пробыл в ссылке уже более 6 лет.

— Одно я тебе скажу, Володя, — говорил он, — до Красноярска ты доедешь свободно, но в Красноярске будь осторожен. Шпики нас там узнают по носу и могут схватить тебя. Я тебе советую брать билет ближе Челябинска (и назвал мне станцию, которой я сейчас не помню). Шпики обыкновенно допускают доехать до Челябинска с тем, чтобы там арестовать. Они делают это сознательно, так как если арестовывают в пределах Сибири, то беглецу полагается лишь несколько месяцев тюрьмы, если же за пределами Сибири, — то обычно дают 3 года каторги. Многие товарищи попались как-раз в Челябинске и получили по нескольку лет каторги.

Мы настолько увлеклись разговором, что и не заметили, как прошла ночь и мы приблизились к Бельскому. На горизонте уже виднелся купол церкви и деревянные домишки. Там нужно было быть крайне осторожным, так как там жил пристав и жандармы.

Вдруг Тамаров шепнул мне:

— Скорей в лес. Кажется, идет пристав…

Я быстро соскочил и спрятался в лесу за деревьями. Тамаров успел мне крикнуть: «Я за тобой приду», — и поехал дальше.

Скрытый кустами, я напряженно смотрел на дорогу, по которой должен был пройти пристав. Послышался лошадиный топот с той стороны, откуда мы выехали, и скоро показались несколько верховых жандармов, которые остановились как-раз против тех кустов, где я стоял, и начали что-то искать.

Следя сквозь чащу кустов за ними, я старался уяснить себе, откуда они приехали. Неужели это погоня за мной? Я уже предполагал, что Тамаров арестован и что у него найден мой паспорт, который он взял с собой.

Но вот жандармы сели на лошадей и поехали дальше. Подождав несколько минут, я быстро выскочил из-за своей засады и почти бегом направился в деревню. Меня душила досада за первые неудачные попытки побега. Бежал я, наверное, не больше часа, хотя расстояние до деревни было 10 верст. Встретив там товарищей, я рассказал им про все случившееся и просил узнать, что сталось с Тамаровым. Напившись чаю, я, утомленный после бессонной ночи, быстро заснул.

Проснулся я от сильного толчка. Передо мной стояли Тамаров и другие товарищи и, глядя на меня, хохотали.

Оказалось, что никаких жандармов не было, как не было и пристава, за которого Тамаров принял проходившего чалдона. Тамаров рассказал, что через 10 минут он вернулся обратно к тому месту, где я спрятался в кусты, звал меня, но, не получив ответа, проехал в Бельское, оставил там лошадь и, взяв с собой товарища и собаку, отправился искать меня по тайге, так как был уверен, что я заблудился. Искал он меня больше 2-х часов, конечно, безрезультатно.

— Я, — говорил он, — страшно беспокоился за тебя, так как не знал, какой ответ дать твоей жене, если она спросит, как я довез тебя до Бельского…

Около восьми часов вечера мы направились в Бельское. Тамаров нашел для меня почтового ямщика, который, хотя и знал, что везет политического, но должен был следующему ямщику сказать, что везет инженера по делам службы в г. Красноярск. Этот старик в молодости попал в ссылку по уголовному делу, но нам сочувствовал.

Рано утром к дому под’ехала прекрасная пара почтовых лошадей, запряженных в карету, и я, быстро распрощавшись с товарищами и крепко пожав руку Тамарову, отправился в путь. Проехав 25 верст, мы остановились у другого почтового ямщика, который по моему приказанию сейчас же запряг лошадей. Он предложил мне напиться чаю, но я наотрез отказался, заявив самым серьезным образом, что мне нужно торопиться, так как в Красноярске меня ждут.

Так я беспрерывно ехал в течение нескольких суток. Под’езжая днем к какому-нибудь селу, ямщик «для форсу» бойко разгонял лошадей, отчего малиновый звон бубенцов разносился далеко-далеко. На этот звон нередко выходил сам пристав, козыряя передо мной и думая, что перед ним важный царский чиновник, которому не мешает отдать честь. В душе я хохотал над этими глупцами.