Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Эти полуграмотные солдаты, не зная языка, были счастливы, когда встречали русских. Громадная часть русских эмигрантов были сторонниками позиции Бурцева и Алексинского, которые вместе с буржуазией радовались прибытию русского пушечного мяса в помощь французским капиталистам. Нашей секции сначала было трудно начать работу среди этих солдат. Если они встречались с революционерами, противниками войны, их по первому доносу арестовывали. Но все-таки, пока они были в Париже, нам удалось распространить среди них много нашей литературы. Постепенно завязались личные знакомства. При всяком удобном случае мы старались раз’яснить солдатам, для чего их сюда прислали.

Однажды в столовке я познакомился с русскими матросами, прибывшими из Марселя в отпуск на несколько дней. Один из этих матросов был, кажется, из Харькова, по профессии — печатник. С ним было удивительно приятно разговаривать, так как он уже давно был затронут революционной пропагандой и ему только не-хватало оформленности взгляда на происходившую войну. Впоследствии я узнал, что через 2 месяца, благодаря одному провокатору, этот матрос и несколько его товарищей были арестованы и отосланы во Владивостокскую тюрьму. Об их дальнейшей судьбе я ничего не знаю.

Газета «Наше Слово» приобретала все большую и большую популярность в эмигрантских кругах. Русское посольство, как видно, требовало строгих мер против этой газеты, особенно во время пребывания здесь русских солдат. Цензура усилила надзор за «Нашим Словом», и газета запестрела белыми полосами — пустыми местами снятых цензурой статей. Когда цензурные кары были признаны недостаточными, правительство решило выслать Троцкого. Последний заявил, что он никуда не уедет и что выслать его могут только силой. Своим отказом выехать добровольно Троцкий, несомненно, ставил в неловкое положение министров-социалистов — Геда, Семба и Тома — в глазах рабочих. Но эти социалисты в кавычках без колебания принесли чистоту своей репутации на алтарь «отечества».

За 2 дня до высылки т. Троцкого русскими рабочими был устроен в пользу газеты концерт, на котором были почти все наши товарищи, в том числе и Троцкий. Он рассказал нам в комическом тоне, как за ним по пятам гнались шпики, когда он ехал сюда.

Тов. Троцкого выслали в Испанию, где немедленно посадили в тюрьму, как анархиста, и держали в самых варварских условиях. Только после долгих хлопот ему удалось перебраться в Америку.

Антонов-Овсеенко был одним из тех эмигрантов, которые пользовались широкой популярностью и любовью, особенно среди русских рабочих. Благодаря ему и под его руководством была организована биржа труда для эмигрантов. В начале войны он не занял решительной позиции против волонтерства. Спустя некоторое время, именно по его инициативе была организована газета «Наше Слово», в которой он выступал против войны. Вернувшись в Россию, он тотчас же вошел в ряды коммунистической партии.

Очень интересным товарищем, тоже пользовавшимся популярностью, был меньшевик Мирон, служивший в эмигрантской библиотеке на Габленке. Он всегда с большой любовью собирал все, что печаталось в наших эмигрантских кругах. Благодаря ему была хорошо организована наша библиотека. Кроме книг, он ничего не знал. Меньшевиком он был, по моему мнению, только потому, что долгие годы жил за границей и был оторван от русской действительности. Но стоило ему после революции вернуться в Россию, как он перешел к нам.

Февральская революция

Проходили год за годом, и мы почти ничего не знали, что делается в России, каково там настроение масс и надолго ли еще хватит терпения у русского народа…

Однажды в марте ко мне заходит Бракке и, не здороваясь, ошеломляет меня известием:

— Вы знаете, у вас революция?!.. Петроград уже в руках революционеров!

Я вытаращил глаза.

— Я только-что из министерства иностранных дел, — продолжал он. — Там ежечасно получаются сведения о событиях в России.

— Почему же в печати ничего нет? — спрашиваю я.

— В печати так скоро и не будет, ибо в правительственных сферах все уверены, что революция будет подавлена. Они не хотят, чтобы об этом знал французский народ, так как это может деморализовать армию. Завтра приходите ко мне, и я вам подробно расскажу все, что делается в России.

Едва он ушел, как я побежал к товарищам порадовать их таким известием.

Главным центром для всех эмигрантов была столовая на Глассер. Туда я и отправился. По дороге встретил Антонова-Овсеенко. Он не поверил.

В столовой, как всегда, присутствовал Гриша Беленький, которого я застал спорящим с одним интернационалистом из группы Троцкого.

— Ну, Гриша, едем в Россию, — крикнул я и затем передал все, сказанное Бракке.

Товарищи окружили меня. Каждый из них принял весть о революции по-своему. Одни отнеслись к ней недоверчиво, другие, как Гриша Беленький, с восторженной радостью. С горящими глазами Гриша горячо спорил и доказывал, что, вероятно, революция не только в Питере, но распространилась уже по всей России. Он схватил меня за руку и порывисто сказал:

— Едемте!