Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Как сумасшедшие, бегали мы, рассказывая всем товарищам о случившемся. Дня через два в газетах появились, наконец, телеграммы с сообщением, что Николай отрекся от престола в пользу своего брата. Возбуждение, вызванное этой вестью у всех парижан, было колоссальное. Никто не ожидал этого. Конечно, все истолковывали по-своему русские события. Социалисты в лице Бракке считали, что теперь война с Германией будет доведена до конца, так как русский народ, освободившись от царизма, поддержит французскую демократию. Обыватели большей частью думали, что это на-руку Германии, с которой, по их мнению, будет заключен сепаратный мир. Французские солдаты, прибывшие в отпуск, возлагали надежды на Россию в деле заключения мира. Весь патриотизм, которым они были полны в первое время, давно рассеялся, а сейчас они в лице революционной России видели надежду на избавление их от ужасной бойни.

Между тем, газеты приносили все новые и новые известия из России. У каждого из нас была только одна мысль — «скорее поехать туда, на родину», хотя мы и знали, как это трудно осуществить. Ведь, проехать в Россию можно было только через Англию и Швецию или круговым путем через Сибирь… Эмигрантскими группами был организован комитет для отправки политических эмигрантов на родину. Работа закипела.

В русском консульстве нами была захвачена квартира центральной русско-заграничной охранки со всеми документами. Для разбора этих документов была выделена специальная комиссия, в которую от нас вошел тов. Покровский. Комиссии удалось обнаружить много провокаторов у социалистов-революционеров. Среди большевиков был раскрыт д-р Житомирский. Дело было так. В бумагах охранки нашли подробные доклады о той работе, которая была проделана большевиками за границей как до войны, так и во время ее. По прекрасной осведомленности докладчика было видно, что над ними работал провокатор-большевик из самой группы. Только случайность дала возможность установить, что это было делом рук Житомирского. Начальник охранки в докладе министру внутренних дел жаловался, что Бурцев раскрывает много секретных сотрудников, и опасался за «Додэ», как бы и его не раскрыли. Под этой кличкой, внизу, было написано карандашом «Житомирский». Кроме этой, у Житомирского были еще клички: «Обухов», «Ростовцев» и «Андре». На меня это известие произвело особенно тяжелое впечатление, ибо Житомирский бывал у меня. Зная это, тов. Покровский предложил мне вызвать его к себе письмом якобы для того, чтобы узнать о настроении рабочих и русских солдат в связи с революцией. Я написал ему письмо, и через несколько дней Житомирский явился ко мне. При встрече с ним я не должен был подавать никакого повода к подозрению с его стороны. Поэтому, когда он протянул мне свою предательскую руку, я ответил ему рукопожатием. Мы сидели и болтали с ним больше часу. Он из’явил желание поехать в Россию и хотел просить, чтобы наш представитель комитета похлопотал о нем. Неожиданно я круто переменил тему разговора и, пристально смотря на него, сказал:

— А как вам нравится, сколько провокаторов раскрыла комиссия?.. Даже Малиновский оказался провокатором!

При этих словах лицо его осталось спокойным, ни один мускул не дрогнул. Он только ответил:

— Что там Малиновский, подождите, раскроют еще больше, чем Малиновский.

Выйдя с ним вместе из дому, я сказал, что иду в комитет, чтобы узнать, можно ли будет устроить его от’езд. Мы условились встретиться на другой день в его квартире, в 9 часов утра. Когда он ушел, я побежал к т. Покровскому и передал о нашей встрече с Житомирским.

Было решено, что комиссия в полном своем составе завтра придет к нему на квартиру. Рано утром я, Покровский, присяжный поверенный Михайлов, представитель временного правительства, и матрос-эмигрант, имевший револьвер, отправились к Житомирскому. Жил он в роскошном доме. Мы застали его еще спавшим. Через несколько минут он вышел к нам. Его нельзя было узнать: он был бледен, весь дрожал. Очевидно, он понял, зачем мы пришли. Когда он сел, представитель временного правительства прочел ему заявление, под которым он должен был подписаться. Заявление было приблизительно такого содержания: «Я, нижеподписавшийся такой-то, признаюсь, что служил столько-то лет в охранном отделении». Когда ему предложили подписаться, он весь задрожал и забормотал:

— Я не был, не был…

Тогда тов. Покровский заявил ему:

— Вы, может быть, хотите знать, насколько вы для нас ясны? Мы вам можем сказать, что ваша последняя кличка — «Додэ» и что вы за свою работу в охранке получали 2.000 франков в месяц.

Матрос в это время с револьвером в руках стоял у двери. Житомирский схватил бумагу, подписал, и мы удалились. Жалко, что нельзя было пристрелить его на месте…

В 1920 году в Париже я узнал, что Житомирский работал в качестве секретаря у министра Клемансо. Он был, как видно, правой рукой Клемансо в предательских делах против России.

В Россию!