Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Некоторое время я прожил в деревне около Тура, а потом уехал в Сан-Назер, где была крупная фабрика с 25 тысячами рабочих. На эту фабрику я решил поступить слесарем, хотя не имел никакого понятия об этом ремесле. Страшно нуждаясь в рабочих руках, французская буржуазия брала всех. Когда меня приняли, дали номерок и ящик с инструментами, я абсолютно не знал, как приступить к работе. Мастер дал мне на пробу молоток и велел отделать его напильником. Но как только я взял в руки напильник, мастер иронически спросил меня:

— Скажите, вы когда-нибудь имели дело с напильником?

Я сделал вид, что возмутился, и ответил, что у нас в России работают именно так. Но эта уловка не помогла, и он послал меня к доменной печи вынимать раскаленные снаряды и класть их на специальные машины, где они вытягивались. Здесь приходилось работать днем и ночью в душной раскаленной атмосфере, почти голым, за 6 франков в день.

Можно было заметить, как постепенно менялось настроение рабочих. Первое время среди них был отчаянный патриотизм и ненависть к немцам, но скоро все это начало как-то тускнеть. Рабочие безбожно эксплоатировались, ибо фабриканты и администрация прекрасно знали, что угроза расчета с неизбежной после этого отправкой на фронт достаточно сильна, чтобы заставить рабочих молчать. Если какой-нибудь смельчак выступал с протестом, его немедленно рассчитывали и забирали в армию.

Проработав несколько месяцев, я не выдержал этой каторжной работы и уехал обратно в Париж. В это время жизнь в Париже стала более спокойной. Немцы были далеко, хотя бомбардировка города с цеппелинов продолжалась. Часто снаряды падали и в рабочие кварталы.

Вскоре по приезде Ильича в Швейцарию, им вместе с т. Зиновьевым был выпущен знаменитый № 33 «Социал-Демократа», в котором ясно обосновывалась позиция истинных интернационалистов.

В Париже выходила в то время ежедневная русская газета «Наше Слово» под редакцией Антонова-Овсеенко, Троцкого, Мартова, Луначарского, Лозовского и др. Хотя эта газета была направлена против войны, но все-таки она не имела той ясной, определенной позиции, какую требовал момент. С одной стороны, она боролась против войны и против тех социалистов, которые шли за нее, с другой — боролась и против нас, большевиков, называя нас «пораженцами». Наша секция вела против этой газеты отчаянную кампанию. Мы указывали рабочим, что хотя товарищи из «Нашего Слова» и называют себя интернационалистами, но они сидят между двух стульев, и их позиция затемняет революционное, классовое сознание рабочих масс.

Мы с Беленьким вели в Париже большую секретную партийную работу. Вся переписка с Ильичем, которая велась нашей секцией, посылалась в Швейцарию секретным образом. Все доклады о работе и настроении французской партии и рабочих масс пересылались в таком замаскированном виде, что ни один из прозорливых шпионов не догадывался об этом. Переписка велась в течение нескольких лет без провала. В таком же виде мы получали разные материалы от Ильича, Зиновьева и т. Инессы. Писать об этом более подробно я не считаю пока еще возможным.

Как-то раз приехала к нам из Швейцарии т. Инесса. Мы с ней и Беленьким обсуждали вопрос о том, как лучше издать нелегально книжку Зиновьева и Ленина «Война и Социализм» на французском языке. Перевести ее взялась Инесса. Издать книгу без цензуры было очень трудно, но, благодаря помощи Раппопорта, нам все-таки удалось напечатать ее в нескольких тысячах экземпляров. Каждый член секции, работавший на фабрике или заводе, распространял книгу среди рабочих.

Добровольно уехавший в армию Николай Васильевич Кузнецов, находясь раненым в больнице, изменил свое отношение к войне и, отправляясь по выздоровлении снова на фронт, захватил эту книжку с собой для распространения среди французских солдат. За 10 дней до Февральской революции т. Кузнецов погиб от пули, может быть, германского социал-демократа.

Однажды из разговора с т. Инессой по поводу приезда с фронта доктора Житомирского я понял, что она не совсем доверяет ему. Лично я относился к Житомирскому доверчиво. Он был членом нашей секции. Во время войны он, как врач, пошел во французскую армию и, когда приезжал в отпуск, всегда просил меня собрать у себя друзей, с которыми он мог бы поделиться своими впечатлениями о жизни и настроении французских солдат. Житомирский в моих глазах никогда не пользовался большой симпатией, так как он жил на широкую ногу и занимал роскошную квартиру. Внешность у него была не из приятных. Жена буквально ненавидела его. Принимал я его постольку, поскольку интересно было узнать от него новости с фронта. К нему я еще вернусь потом.