Под знаменем большевизма. Записки подпольщика

Спал отвратительно. Вчера «Мопс» заставил меня закрыть окно, хотя до этого я все время спал с открытым окном. От параши и от близости коридора воздух ужасный, думал, что задохнусь. Долго не мог заснуть. Наконец, будь, что будет, — решил потихоньку открыть окно. Открыть его было нетрудно. Самое отверстие окна закрывалось куском железа, и стоило потянуть его, как оно немножко открывалось. Начал дышать свежим воздухом.

Сегодня мне не принесли хлеба на том основании, что я вчера получил посылку, в которой хлеба-то как-раз и не было.

22 мая.

Вчера утром надели на меня ручные кандалы и повели к следователю. Ехали почти 1/2 часа. Погода прекрасная! Масса гуляющей, роскошно разодетой публики! Почти каждый прохожий внимательно рассматривает меня. Взоры мои направлены на горы, сплошь покрытые зеленью и цветами.

Но вот меня привезли к следователю, сняли кандалы, заперли в темную комнату; через некоторое время позвали. Сидят — мой адвокат в полной форме, следователь, писарь и тут же — жандарм.

Просят сесть. Следователь начинает меня допрашивать, но не так уж нагло: «Ну, вот, мы получили копии выданных вам из Парижа удостоверений личности за вашей подписью до войны на одну фамилию, а в 1920 году за вашей же подписью на другую фамилию. Какая же ваша настоящая — первая или вторая?»

Я заявляю на это, что до революции, как политический эмигрант и как тысячи других эмигрантов, я имел фальшивый паспорт, так как царское правительство, имея своих агентов, следило за нами. Бежал я из Сибири, никаких бумаг не имел. Вот почему мне пришлось выдумать фамилию. Хотя мои родители были иностранцы, но, родившись в России, я стал на сторону рабочего класса против царского правительства. В 1920 году жил по своему настоящему паспорту.

— А вы большевик?

— Хотя мои убеждения вас не касаются, но я их никогда не скрывал и не намерен скрывать.

— В России принимали деятельное участие?

— Конечно, да!

Процедура допроса продолжалась почти час. Затем адвокат устроил мне свидание с отцом С. Тот был очень рад меня видеть, упал ко мне на грудь и стал целовать меня. Поговорили обо всем, что мне нужно было. На прощание крепко пожал его руку, расцеловал, и я почувствовал, как слезы оросили мое лицо. Меня опять заковали и повезли обратно. Когда вернулся, страшно нервничал. Вспомнил царские тюрьмы, где провел долгое время, Сибирь, куда меня сослали на всю жизнь и откуда я бежал.

Читаю Виктора Гюго, — какой гениальный писатель! Жаль только, что кончаю, а ничего другого читать нечего.

25 мая.

Сегодня один из надзирателей нелегально принес мне книгу — «Вертер». Видел это несколько раз в опере, и мне не так нравилось: на сцене выходит как-то банально; а когда читаешь, попадаются удивительно интересные страницы.

28 мая.

Сижу и читаю. Вдруг входит собачья морда: «Кто вам дал книгу?». Отвечаю, что другой надзиратель: «Как! Он не имел права». И книгу забрал. Вот подлец! Ему больно, что я читаю…

29 мая.

С. приехала в Ниццу. Сегодня получил недурную посылку; надеюсь, что скоро буду иметь книги. Какое счастье иметь на чужой стороне, без знакомых и родственников, друзей по идее!

31 мая.

Спал, как убитый. Приснился дурацкий сон. Как-будто с моими близкими что-то случилось. Моя дочурка все время кричала: «Папа, папа, где ты?». Ужасно меня раздражает «Мопс». Вчера, когда я гулял, он разбросал все мои вещи. Искал чего-то, чорт его знает! Придирается на каждом шагу. Но по моему взгляду он чувствует, что я его ненавижу. Голос у него, как у дикого зверя; кажется, что, если бы ему поручили вешать людей, он это спокойно бы сделал. Редко встречал таких диких животных. Даже шаги его в коридоре раздражают! У таких господ люди, это — номера камер, не больше.

1 июня.

Чувствую себя отвратительно. Весь разбит. Какая-то слабость. Еле кручусь по камере. Не могу понять, почему спал отвратительно. Слышал, как часы на колокольне отбивали каждый раз 1/4 часа, как крысы возились в камере, как каждые 2 часа открывалась форточка, и свет ручного фонаря падал на меня, чтобы удостовериться, что я нахожусь в камере. Так я ворочался всю ночь с боку на бок. Только утром заснул. Таким разбитым я себя не чувствовал никогда.

3 июня.

Пришел адвокат. Сообщил, что охранка имеет против меня какие-то важные сведения и потому скоро меня не освободят.

4 июня.

Пишу теперь очень мало, больше читаю. Удалось получить газету, ее мне тайно передал один из надзирателей, коммунист-рабочий, случайно попавший на эту службу после войны.

Узнал, что делается на белом свете. Одно ясно, что союзников больше не существует. Англия поддерживает греков, французы — турок, несмотря на то, что последние с большевиками. Поляки дерутся с немцами, французы поддерживают поляков. Англия и Италия, конечно, против такой поддержки. Какой-то ультиматум послан немцам. Сколько десятков таких ультиматумов будет послано еще… Назревают большие события, и никакой гений не может их предвидеть. Одно ясно, что союзники будут еще драться между собой и тем дадут России возможность укрепиться и ожить.

7 июня.