Под звездопадами

На несколько минут повисло тяжелое, вязкое молчание. Напряжение в теле Генриха начало спадать, мышцы потеряли ту сухую и безграничную ярость, и мы потихоньку отпустили его. Он встал, зло оглянулся на нас и на лежащего посреди истоптанной земли и камней Винсента, тихо выругался себе под нос, сплюнул желтую слюну под ноги и пошел прочь, на ходу вытряхивая пыль из формы.

– Я его в медпункт отведу, – сказал Дин, помогая подняться побитому другу. Челюсть Винсента отвисла еще больше, и он уже не мог сказать и слова; залитые кровью зрачки выглядывали из узких, распухающих, начавших синеть глаз. Придерживаясь за Дина, он медленно заковылял за ним в полном молчании и покорности, тихонько мыча и постанывая от острой боли, которую теперь почувствовал в полную силу.

– Что это на него нашло? – мы с Артуром остались теперь одни, не считая валяющегося рядом Франца, который то и дело прерывисто дышит и дергается в тревожном сне.

– Обычная истерика, – ответил Артур. – Ты же про Винса спрашиваешь?

– Да.

– Просто приступ истерики. Шок, испуг, вот и вспылил. Ничего, ему даже полезно было немного и кулаков получить, а то его кислая рожа уже надоела, – Артур вытянулся на земле возле небольшой лужи крови, оставшейся от Винсента. – Немного поистерил парень, высвободил, так сказать, все, что накопилось, и теперь станет таким же, как и был.

– Даже не знаю, как-то не похоже это было на обычную истерику, – я вспомнил, как горели его глаза, какая ярость в них засела и просилась вырваться наружу, словно разрастающийся недуг, пускающий свои корни в его податливое сознание. Нет, это определенно было что-то большее, нежели просто плод стресса.

– Уверяю тебя, – Артур повернулся ко мне, оперев на руку голову. – Это была просто истерика, и больше ничего.

Ночью я не могу сомкнуть глаз. Я лежу на теплой, еще не остывшей от дневного зноя земле и вглядываюсь в хмурую далекую черноту, размышляя обо всем случившемся и вслушиваясь в каждый стон, каждый всхлип, каждое слово, пророненное во время сна, и вбираю все, как губка. Раненные стонут от боли, здоровые бормочут себе под нос нечленораздельные слова, пребывая в тревожном подобии сна и ворочаясь со стороны на сторону.

На забрызганном светлыми каплями звезд небе пролетает яркая комета, волоча за собой длинный белый след. Отец всегда говорил, что это падают звезды и нужно загадывать желание, когда такое случается увидеть. Сбываются ли они, эти самые желания? Я не знаю, никогда прежде мне не представлялось случая увидеть подобное явление. Я закрываю глаза, жмурюсь, наверное, это выглядит по-детски, какие желания, может исполнить камень, тающий в атмосфере и быстро растворяющийся в воздухе, но все же я это делаю. «Хочу вернуться домой», – сама собой, неосознанно формируется мысль. Ну что ж, пусть так, посмотрим, подействует ли это.

Где-то две недели назад тысячи подобных падающих звезд проносились надо мной, заслоняя небо своими вспышками и светом. Те огни были намного ярче, намного массивнее, намного больше в размерах, тогда почему же мне понравилась больше эта комета? Может, потому что то были лишь снаряды, созданные для убийства и несущие смерть, а эта небесная вспышка настолько безучастна, что несет лишь настоящую, подлинную красоту.

Сквозь сопение и храп слышатся приглушенные, сдавленные всхлипывания. Прислушиваюсь, жадно настораживая слух, но не могу разобрать, откуда они доносятся. Кто-то плачет? Вслушиваюсь еще более настороженно и неотчетливо слышу всхлип, еще один и еще. Неслышно поднимаю голову и оборачиваюсь по сторонам, силясь распознать, кто это может быть. Плач вдруг замолкает, слышится шуршание переворачивающегося набок тела. Неужели это я его испугал? Укоряя себя за опрометчивое любопытство, ложусь обратно, силясь наконец заснуть. По сути, я не знаю, зачем я это сделал, мне все равно, кто это мог быть.

Бывают моменты, когда все накипевшее и перенесенное нужно освободить, дать себе волю и проявить слабину, мы же не бездушные роботы, в конце-то концов. У одних это вспышки гнева, у других полный уход в себя и отстранение от мира, а у третьих это тихий, ночной плач. Кто знает, зачем или о ком он плачет: о родных, доме или убитом сегодня друге. Может, на него нашла обычная тоска, или он просто сломался. Бывает и такое, ломаются даже самые сильные, и ломаются в один момент. Живет гвардеец, переносит все трудности, все лишения, терпит ненастья и в один момент пускает себе пулю в лоб, а все оттого, что сдерживал все в себе, не давал слабину, и в один миг бушующие внутри страсти и переживания высвободились, выплыли наружу и навалились неподъемным камнем.