Подари мне эдельвейс. Мой любимый ботаник

Курить он бросил ровно год назад, и с тех пор курить в его офисе было строжайше запрещено. Но сам же Вадим, когда никто не видел иногда доставал припрятанную в былые времена пачку и выкуривал сигаретку-другую, когда был сильно рассержен или никак не мог разрешить очередной задачи. После чего старательно проветривал помещение, что, конечно же, не помогало. Тогда он, приходя в офис, начинал ворчать, что запах табака просто въелся в эти ужасные тяжелые портьеры, на которых когда-то настояла Маша, и что их надо выбросить на помойку и повесить обыкновенные жалюзи. Маша протестовала, обещала, что истребит табачный дух, а Вадим, сказав, что шторы ей дороже его, «обидевшись», запирался в своем кабинете. Тогда Маша начинала бегать вокруг него, приносить кофе, угощать своим неизменным печеньем, читать вслух свежие газеты и разбирать накопившиеся на его столе бумаги. Понимала ли девушка его хитрость или просто поддерживала игру, приняв ее правила, Вадим не мог понять и по сей день. Но сейчас, сидя в своей кабинете, и глупо смотря в мерцающий экран, он мечтал, чтобы Маша распахнула тяжелую черную дверь и спросила: «Как ты себя чувствуешь, Вадик?» Улыбнулась своей милой, почти детской улыбкой, взяла его голову своими тонкими прохладными пальцами и поцеловала в лоб. «Вадик, да у тебя, кажется, температура! Сейчас я принесу тебе аспирин и заварю чай с мятой и лимоном». Но Маша не заходила, не спрашивала, не улыбалась, а вместо этого разговаривала с ненавистной Лилией Нежиной. Вот уж во истину, это семья приносит людям только одни беды!

Лиля появилась в офисе адвоката Антонова без пяти шесть – сияющая и благоухающая дорогим парфюмом. Широко улыбнувшись и обнажив белоснежные ровные зубки – мечта стоматолога – она сказала:

– Это я!

Как будто кто-то мог не признать в этой красавице артистку Нежину.

– Привет, – Маша чмокнула женщину в нарумяненную щеку. – Дашь мне пять минут, надо отправить пару писем, и я вся твоя.

– Надеюсь, – улыбнулась Лиля и распахнула свое меховое пальто.

– Ну что опять такое! – голова Вадима показалась в дверном проеме, наверное, в сотый раз за день. – Ах, это вы, тогда все понятно! – он изобразил на лице полное равнодушие, а в ответ получил обворожительную улыбку, словно говорящую: «я помню, как ты стоял передо мной на коленях и знаю, что ты не можешь спокойно на меня смотреть».

Вадим тряхнул головой, отгоняя ведение прошедшей ночи, и наткнулся на взгляд прекрасных холодных глаз.

– Вам тоже всего наилучшего, Вадим, рада была вас повидать, – Лилия снова улыбнулась и ноги у Вадима начали подкашиваться, а внизу наметилось явное оживление. «Бред! Но не шестнадцать же мне, в конце концов!»

– Хочу напомнить, Мария, что твой рабочий день еще не закончен, и у меня для тебя есть очень важное поручение…

– Хочу напомнить вам, Вадим, – перебила его Лиля, скопировав его же тон, – что время без двух минут шесть, и я очень сомневаюсь, что на выполнение вашего поручения хватит двух минут, впрочем, уже одной, – Лиля посмотрела на свои дорогущие часики, инкрустированные драгоценными камнями.

– Мария, я думаю, что ты могла бы задержаться.

– Нет, Вадим, – Маша впервые за целый день осмелилась посмотреть Вадиму в глаза, – я больше не буду задерживаться и выполнять твои прихоти, в то время как ты развлекаешься с девушками, ищи для этого себе другую дуру.

– Смотри, Мария, мне ведь еще писать тебе рекомендацию, – начал Вадим, но остановился, наткнувшись, на Машин взгляд, полный боли и горячи.

– Я не думала, Вадим, что ты способен еще больше упасть в моих глазах.

– Маруся.

– Я ухожу. Мой рабочий день закончился две минуты назад.

Разноцветными пакетами с многочисленными покупками был уставлен весь коридор. Маша же вертелась перед единственным большим зеркалом в квартире, которое располагалось на обороте двери старенького бабушкиного шкафа.

– Ой, хороша, мать, – Лиля, забравшаяся на мягкое пуховое одеяло с ногами и, откинувшись на металлическую резную стенку, с аппетитом жевала поджаристую котлету и закусывала соленым огурцом.

– И все-таки я не смогу выйти в этом из дома, – Маша попыталась стянуть юбку пониже.

– Сможешь,       – констатировала Лиля, и отправилась на кухню за порцией жареной картошки.

Маша смотрела в зеркало и не понимала, кто эта красавица, которая смотрит на нее. Длинные черные волосы спускались к талии роскошными шелковыми локонами, черные стрелки на глазах, длинные ресницы, персиковые румяна на щеках. Прежнюю Машу выдавали в этой незнакомке только веснушки, которые визажист не пожелал прятать под слоями тонального крема, сказав, что это ее изюминка. Маша скользнула взглядом по нежному кремовому пуловеру из тонкой ангоры, под которым четко очерчивались пышные круглые груди, и коротенькой конусообразной юбочки из плотной шерсти того же оттенка. Завершали картину высокие бежевые сапоги из мягкой кожи. На груди красовался знакомый кулон.

– Это не я, – прошептала Маша.

– Что ты там говоришь? – крикнула из кухни Лиля. – Я ничего не слышу!

– Да так, ничего, – громко ответила Маша.