Подари мне краски неба. Художница

«Где он теперь? Куда все пропали? Что изменилось? Вместо дружественного и заинтересованного в тебе круга — тарантулы да скорпионы. Вместо любви и заботы — козьи морды со всех сторон».

Она с удивлением заметила, что в храме, а значит, и в общине в целом — множество ее сверстников и сверстниц.

С хоров спустились певчие, разговорчивые девчонки ее возраста, которые весело, но негромко обсуждали какие-то свои дела, да и сам иерей был достаточно молод, небольшого роста, плотный, определенная суровость сочеталась в нем с мгновенными проявлениями юмора, а сдержанность в движениях свидетельствовала только о высокой уверенности и способности к моментальной реакции на что угодно.

Наташа поняла, что священник заметил ее, как только она появилась в храме. Он несколько раз быстро глянул в ее сторону, потом отделился от людей, окруживших его, и направился прямо к ней.

«Неужели кто-нибудь из знакомых?», — подумала Наташа, но недоразумение тут же разъяснилось.

— Вы ко мне, — спросил он, — от Натальи Васильевны? Вчера я служил в Подмосковье, в воинской части, потому вы могли не застать меня. Если приходили, конечно.

— Нет, — ответила Наташа, почему-то улыбнувшись. — То есть в том смысле, что я не от…

— Ну да, — ответил священник, тоже быстро улыбнувшись. — Но вы же на курсы катехизации? Как я понимаю, вы хотите креститься?

— Я крещеная, — виновато ответила Наташа.

— Так, — мгновенно что-то сообразил священник, — не уходите. Стойте здесь и ждите меня. Я сейчас освобожусь. Только не уходите. Хорошо?

Из разговоров певчих она знала, что его звать отец Андрей и что обсуждалась его превосходная проповедь.

Отец Андрей быстро побеседовал с двумя пожилыми женщинами, с молодым дьяконом, юношей богатырского вида, благословил родителей с детьми и теперь уже решительно направился к ней.

— Вижу, у вас что-то случилось?

— Наверное. Я поссорилась с женихом, хотя уже не знаю когда. Может быть, уже давно.

— Да, — сказал он, — а что произошло-то? Поссориться с женихом — невелика штука, наш дьякон, например, с матерью своей все еще отношения выясняет, не сходятся во взглядах на церковь.

— С мамой, слава богу, все в порядке, мы с ней не ссорились ни разу. Но не моя в этом заслуга, просто она очень добрый и терпеливый человек.

— Это хорошо, что вы так думаете. Вас крестила мать или бабушка?

— Бабушка.

— Ага, — отвечал он, подумав, — всех нас бабушка крестила. Вы, судя по рукам, художница, знакомы с работой реставратора? Нам реставраторы нужны, община десять храмов восстанавливает.

Наташа уже ничему не удивлялась.

— Да, — ответила она. — Я не так давно из Пскова.

— Вернулись в Москву, а тут все плохо, совсем плохо. Так? Я не имею в виду быт. Это бывает, именно когда возвращаешься из Пскова либо еще откуда, с намоленной земли.

— Точнее не скажешь, — согласилась Наташа.

— Как вы здесь-то оказались?

— Трамвай привез, — серьезно отвечала она, потому что это было правдой.

— Трамвай везения, — улыбнулся священник, — вы все еще думаете, что вам никто не в силах помочь?

— Уже нет, но боюсь, что помощь понадобится особенная. Честно сказать, даже и не знаю какая.

— А вот вы и подумайте… Вас как звать?

— Натальей.

Она уже была готова рассказать священнику о всех своих несчастьях. Удерживало Наташу только одно: в начале всего, что с ней произошло, коренилась совершенно дикая ошибка.

Ошибка, где-то равносильная преступлению, как она решила по дороге с «Войковской». Вольно или невольно она стала звеном в преступной цепи, и как можно об этом говорить священнику, служителю церкви, она даже представить себе не могла.

Говорить об этом нельзя кому бы то ни было. В том-то все и дело. Ведь знала же, что есть в Москве индустрия фальшивок. Догадывалась, что развернуто это действо прежде всего для чудовищного обмана таких, как она. Наживаются на этом человечки, далекие от искусства и прочих драгоценных ремесел. И неизвестно, что дороже этим брюханам — лишняя пачка банкнот или ужас и падение одураченных по-крупному мазил, считавших себя особо отмеченными. Второе дьявольски дополняет первое.

Паук потирает лапы. Паутина напряжена.

Казалось, что священник догадывался обо всем, что с ней творится. Не одна же она такая, видел он разнообразных барышень ее типа и нрава.

— Я вижу, что внутренне вы многое проговорили сейчас. Так ведь?

— Да, — ответила она облегченно. — Все проговорила.

— Этого недостаточно. Для того и существует исповедь, чтобы тайное, теснящее вас, открыть перед Богом.

— Но ведь этого так много! — вырвалось у нее. — Это просто невозможно вместить в какой-то отрезок времени.

— Для Бога все возможно, — с особенным спокойствием ответил священник. — Тогда сделаем так: вы подумайте, только хорошенько, и постарайтесь обратиться именно к тому человеку, я думаю, что он один, который вам истинный друг.

— Да, — ответила Наташа, — я так и сделаю.

— Есть, значит, такой человек?

— Есть. Боюсь только, что он все еще болен. Он ведь ровесник моего покойного отца.