Подари мне себя до боли (СИ)

Она никогда не считала себя красивой. Даже получая многочисленные комплименты, не воспринимала их всерьёз. Ну, фигура, как фигура. Лицо? Симпатичное. Правильные черты лица, миндалевидные глаза с янтарного цвета радужкой, окантованной темной зеленью — ее гордость. В остальном — ничего особенного. Высокие скулы, которые другие девчонки искусственно закачивают филерами за деньги, достались Соне даром от мамы. И Эта экзотика в сочетании с раскосыми глазами Соне не очень нравилась. Но что поделаешь, если предки — вышедшие из степи калмыки, принявшие христианство и примкнувшие к Уральским казакам. От них, видимо, Софья унаследовала и гордый казачий нрав, помноженный на волю кочевого народа.

А с ним… куда что делось?

Свою гордость, принципы, нрав она променяла на ощущение СЕБЯ.

Да. Она внезапно увидела себя. Будто, жила двадцать четыре года женщиной-невидимкой. И, вдруг, обрела плоть. Чувственную и сексуальную.

Никогда прежде, за всю свою жизнь, Соня не была такой, как в последние пару недель.

Моронский разбудил в ней что-то, нажал на какую-то тайную кнопку, какой-то тумблер сексуальности переключил с режима «выкл.» на «вкл.». Взломал систему без пароля, пустил по венам свой вирус. Нарушил все запреты, снес все табу, развратил. Играючи, почти на спор Соня позволила ему это, открыла ему все свои стороны, даже те, которые никому никогда открывать не планировала.

Он окунул ее в ощущение свободы, опустив на колени перед собой. Подарил ей тома искренних комплиментов, сжав их в одно единственное слово. Слово, которое раньше в Сонином лексиконе никогда не возникало. Слово, которое нецензурно выражало сильную эрекцию в крайней степени восхищения!

Соня тяжело вздохнула. Сколько это продлится? Пока она не наскучит ему? Пока их влечёт друг к другу? Пока он смотрит на неё ТАК?

Мама всегда внушала ей, что страсть, влечение не могут быть основой прочных отношений. Любовь — это течение спокойной реки, а не бурлящий горный поток, срывающийся водопадом в кипящую пучину. Которая мигом проглотит — поминай, как звали.

И сейчас Соню несло к обрыву. Как далеко до него — никто не знает. И выживет ли она, упав с такой высоты?

Да уж, у гончаровского «Обрыва» был бы другой главный герой, знай автор Макса лично. Райский на фоне Моронского — прыщавый подросток. Гончаров бы все перья сломал, пытаясь описать его портрет. Кстати, она так и не осилила двадцатилетний труд классика. Пока читала, все время думала: «не дай Бог встретить такого мужика, как Райский!». И вот, пожалуйста. Получите — распишитесь. Не такой же, а ещё хуже!

Все эти мысли дружным хороводом роились у неё в голове, сбивая настройки ориентации в пространстве. Она чудом не путала педали газа и тормоза, лавируя в плотном потоке машин, спешащих по домам после рабочего дня.

И ни звонка, ни смс!

Заходя в квартиру, Соня запнулась обо что-то. Прямоугольный плоский свёрток размером с небольшое настенное зеркало стоял прислонённым к стене ее прихожей, мимо которой, с некоторых пор, Соня старалась прошмыгнуть побыстрее. Память тут же услужливо подбросила пару флешбеков той ночи и Соня мгновенно вспыхнула.

— Бандероль тебе. Я не стала разворачивать! — тихо, с некоторым сомнением сказала Вера Александровна.

— Спасибо, — зачем-то поблагодарила ее Соня и понесла свёрток в свою комнату, пряча от мамы пылающие щеки.

Ну что ж… посмотрим. Руки мелко дрожали, сердце выдавало ритм, который не одобрили бы кардиологи. Стоило чуть надорвать бумагу, как Соня поняла, что под ней… Та самая картина из галереи.

«Ну, Моронский, ты, конечно, большой оригинал!» — проворчала она про себя. «Подумал бы хоть сначала, где ей ее хранить! Не на стену же ее вешать!»

Теперь, и в без того тесной комнатке вообще шагу ступить нельзя. Она так и не разобрала коробки и пакеты. Не могла. Они все, казалось, беззвучно вопили: верни нас, сука, туда, откуда взяла! И вообще все эти вещи — белье, обувь, сумки, наряды, смотрелись в Сониной спальне, как ворованные! Они были, как с чужого плеча. То есть, по размеру Соне подходили идеально. А по сердцу — нет. Не могла она отделаться от ощущения, что ее все ещё пытаются купить. Хотя, она давно уже сама отдала себя и совершенно безвозмездно.

Соня сочла расстояние от стены до шкафа идеальным, чтобы запихнуть картину в проем между ними. Подальше от глаз. А пакеты она уберёт завтра.

Села на край кровати. Закрыла глаза, сделала пару вдохов и выдохов. Руки потянулись к сумочке. Достала чёрную пластиковую карту, покрутила в руке.

«More.. Much more… All» было выбито на ней золотом. И больше ничего.

ММА?

Если она сейчас позвонит ему, что будет? Он позовёт ее в «Порок»? Делать то, что он скажет? А что это значит? А если он скажет: давай сегодня у меня будешь ты и ещё эта Кристина из бутика? Или любая другая девушка? Что будет?

Это будет, как ножом под рёбра! Он просто убьёт ее! Это будет самым большим разочарованием в жизни и самым худшим финалом их романа.

Соня убрала карту. Разделась, сходила в душ. Есть не стала — аппетита не было.