Подарки в продуктовых пакетах (СИ)

Это я понял в те дни, когда дома меня встречала тишина. Когда бы я не вернулся: утром, сбежав с уроков, днём, вечером или ночью, загулявшись допоздна. Она не отвечала мне. Она игнорировала меня. Мои слова не существовали для неё, и я лишился их. Зачем они нужны, если разделить их я могу лишь с собой?

Не нужны – однозначно. Я натянул улыбку через силу, сдавив губы.

— Кровь? — голос Толи раздался позади, когда мы вошли в подъезд.

Я не заметил и обратился взглядом к нему.

— На полу, — сказал он, опуская глаза.

Я последовал его примеру. На мелкой плитке отпечатался едва различимый след ребристой подошвы. Я поднялся выше и увидел целую тропу таких же, нисходящих по ступеням.

Толя пожал плечами, не озвучивая догадок.

Я шёл аккуратно, переступая следы, которые становились чётче, и надеялся, что не увижу вздутое лицо соседа-алкаша или тощую мамашу сверху, заколотую ножом. Моё дыхание сбилось, сердцебиение стало отдавать в ушах. Я дышал глубже, наполняя через нос лёгкие до предела и мучительно долго опустошая.

— Бог ты мой! — воскликнула старуха. Её голос эхом пробежался по подъезду. Пятясь, она прижала руку ко рту и поспешила пройти мимо нас.

Только если мне не показалось, она смотрела в сторону моей квартиры.

«Успокойся, — я повторял себе, — просто кровь. Кто-то порезался. Или разбил нос, упав на лестнице. Или сломал ногу. Открытый перелом. Поэтому крови на подошве хватило до первого этажа. Всё в порядке. Перестань волноваться».

Я плохо слышал себя и не смог взять в руки, когда оказался на лестничной площадке третьего этажа.

На дверной ручке моей квартиры висел пакет.

Я попытался вдохнуть поглубже, но в лёгких места не оказалось. Живот заполнили камни, и стало очень тяжело. Я не мог моргнуть. Нижнее веко правого глаза начало подёргиваться. Глаз заслезился от сухости. Толя встал рядом и ничего не смел говорить.

Из белого пакета текла кровь.

Та самая, в которую наступил человек и проследил до выхода. Та самая, что лужей растеклась к лестничному пролёту. Та самая, которую, как чёрта, испугалась бабка.

Я не мог сглотнуть слюну. Спазмы сковали глотку.

Пакет тянулся к полу под весом содержимого размером с маленький арбуз.

Я протолкнул комок слюны и сделал шаг. Толя предупредительно вздохнул. Я не остановился, подходя ближе. Ноги, точно скованные пружинами, не двигались свободно. Я тратил много сил, чтобы оторвать правую от пола, согнуть в колене и опустить немного дальше того, где она находилась прежде. Я тратил их на сохранение размеренного дыхания, от которого ощущал в желудке дискомфорт: тело забито под завязку. Один вздох, и меня разорвёт. Я сделал второй шаг и заранее протянул руку.

Она дрожала.

Мне показалось, пакет шелохнулся. Я замер, прислушиваясь. Позади Толя. Больше никого: никто не спускался и не поднимался. Воображение разыгралось? Уж точно. Я попытался сглотнуть. Слюна не пошла. Рот пересох. Губы тоже. А я и не заметил.

Я усиленно моргнул, приводя себя в чувство, и навис над пакетом.

Две пары глаз, чёрных и красных, смотрело на меня.

========== 2. ==========

Я отступил, как старуха, прижимая руку к губам.

В пакете находилась голова козлёнка. То, что я принял за глаза, – место, откуда вырезали рога.

— Илья, — позвал Толя.

Я не отрывался от пакета. С него до сих пор стекала кровь. Меня била дрожь.

Толя положил руку на плечо, разворачивая к себе.

— Не надо, — сказал он и подошёл к пакету, заслоняя его телом от меня.

— Что «не надо»? — я слабо прошептал, выдавливая слова из глотки как остатки пасты из тюбика.

— Изводить себя.

Пусть и пытался, но Толя проигрывал чувствам, что накрывали нас обоих. Я решил последовать его совету. Отвёл глаза в угол. Пакет шелестел. Толя снял его с ручки, но не направился к мусоропроводу.

— Вызовем полицию? — спросил он.

— Зачем?

В моей голове сложилась цепочка: я несовершеннолетний, значит, полиции понадобятся родители, а их нет, следовательно, придётся звонить им, возвращать их сюда. Мать или отца – неважно кого. Ни её, ни его я видеть не желаю. Пусть отдыхают себе прекрасно со своими семьями.

«Ненавижу», — прозвучало в моей голове.

— Всё же это… не детская шалость. — Он повернулся ко мне – голос звучал отчётливо, хоть и трепетал от беспокойства. Он чувствовал себя не лучше моего – напуган как кролик перед хищной пастью.

— Откуда нам знать? — Я трясся. Мёртвые глаза животного до сих пор впивались в сознание. Круглые отметины на лбу прожигали на моём лице коросты. Я потёр кожу под шапкой. — Какие-нибудь ненормальные решили пошутить… — Я начал задыхаться. — Может быть, попросим твоего отца посмотреть? — Мой вопрос превратился в мольбу, а глаза питали надежду, когда я посмотрел на бледное лицо Толи.

Он выглядел крайне плохо: синяки углубились, глаза впали, губы дрожали, а на лице застыло отчаянное выражение. Он боялся сильнее меня, возможно, так же сильно, как и я, но всё равно вышел вперёд.

— Он сейчас занят, — ответил Толя и опустил глаза, снова уходя в раздумье. — Я… тогда я просто расскажу ему о случившимся, хорошо?

Наилучший вариант.