— Такая сумасшедшая близость невозможна с кем-нибудь, кроме тебя. — Он улыбнулся. — У тебя какой-то особый дар видеть во всем, что я говорю и делаю, даже во мне самом нечто гораздо лучшее, чем я сам могу разглядеть. Возможно, отчасти и из-за этого ты меня так изумила. — Он нежно потеребил ее за подбородок. — Я понимаю, ты, наверное, не хотела, чтобы все случилось именно так, как оно по моей вине случилось. Но ты прощаешь меня, сердце мое? Прощаешь? Я, наверное, не тот человек, о котором ты мечтала. И я чувствую это.
— Нет, Саймон, ты именно тот человек, который мне нужен и которого я хочу. Теперь я это знаю точно. Пусть даже ты не совсем такой, какого я воображала себе прежде, но я ничего не могу поделать и не могу отрицать того, что чувствует мое сердце.
— У тебя прекрасное сердце, Ярдли. Ты должна его слушаться и не отказываться от той любви, которая нам обоим стала так необходима. Мне иногда кажется, что ты боишься любить. Почему?
Она прижала ладонь к его щеке.
— Потому что человек, которого ты любишь, может ранить тебя гораздо сильнее, чем кто-либо другой. Люди бывают так грубы, причем иногда они даже не осознают до конца, что делают. Когда я больше всего нуждалась в отце, он целиком погрузился в себя. Мне это было непонятно и страшно. А когда он женился на Франческе, я решила, что он предал меня, предал память о маме. Теперь, когда я выросла, мне стало понятно, что ничто не делалось назло мне, просто жизнь так складывалась. А тогда я осталась с Мими и дедушкой. И отвернулась от отца, не в силах простить ему предательство. Взрослому человеку подчас смешны детские обиды, но как трагично они переживаются в детстве. И от них не может не остаться следа во взрослой жизни. Да что я тебе объясняю, ведь ты и сам пережил нечто подобное, даже, мне кажется, гораздо более трагичное. Иногда мы ожидаем слишком многого от людей, которые на это многое просто не способны, и потом годами не можем залечить свои раны. А не сами ли мы наносим их себе, ошибаясь в людях? Ну ладно, пойду. — Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его. — Позже увидимся.
Он выпустил ее из своего плаща и сказал:
— Постарайся скорее, Ярдли. Я уже так долго жду тебя.
— Сразу же, как только освобожусь, обещаю тебе, — проговорила она и скрылась в доме.
— Я плохо себя вела сегодня, — по-детски капризным голосом призналась Мими, когда Ярдли помогала ей подняться в спальню. — Прости меня, детка. Джеррид хотел, чтобы мы были обеспеченными, и, боюсь, я становлюсь слишком уж воинственной, когда вижу, что кто-то пытается разрушить то, что создавалось годами упорных трудов. И Селина вот тоже на меня рассердилась…
— Селина как-нибудь с этим справится, Мими. И я не сержусь на тебя. Я понимаю, как ты тоскуешь по дедушке. Я и сама скучаю по нему.
— А где Селина?
— Уже легла. И тебе самое время сделать то же самое.
— Не могу себе вообразить, зачем ей понадобилось лгать, защищая этого Саймона Блая.
— Она не лжет, Мими.
— Так что же, все теперь будут думать, что это я лгу?
— Ты, вероятно, решила, что единственным способом заполучить форму для Саймона было воровство. Возможно, ты не представляла себе, как рад был дедушка, что у него появился ученик, особенно после того, как папа оставил дело. Ты забыла, как потом дедушка ждал Саймона, надеясь, что когда он в один прекрасный день вернется в Киттридж, то будет работать на него. И потом, что вредного для своей фирмы он мог видеть в том, что отдал ему старую, изношенную форму?
Дойдя до верхней площадки, Мими остановилась отдышаться, раздражение ее вновь увеличилось.
— Хорошо, но нельзя же, согласись, приемного сына просто подцепить на улице. Если бы этот малый имел достойное воспитание, он не позволил бы себе восстановить производство сельской девушки и торговать ею, как своей собственностью. Немыслимая наглость! Прежде никто такого нахальства и вообразить бы себе не мог. У людей низших классов совести не больше, чем у кошек.
Когда они добрались до дверей спальни, Мими, не успев войти, обыскала комнату ищущим взглядом.
— А где мои сигареты? Я где-то забыла свою пачку.
Ярдли провела ее внутрь.
— Уже поздно, Мими. Завтра найдешь свои сигареты.
— Хмм. Видно, Селина прихватила их и теперь лежит покуривает, — проворчала старуха.
Ярдли упорно продвигала ее в сторону постели.
— С чего ты взяла? Селина ведь не курит.
Мими села наконец на край кровати.
— Кажется, здесь никто, кроме меня, не хочет законным порядком отстаивать свое достояние.