Подарок крестного

После этого Анастасия еще больше привязалась к своему мужу, но сердце, жаждавшее любви, никак не могло успокоиться, потому она так сильно хотела детей. В сыне, хотя и не родном, она наконец нашла успокоение и была уже почти счастлива.

И вот теперь Григорий одним своим взглядом разрушил это долгожданное счастье; доселе дремавшая жажда любви теперь пыталась выбраться на свободу…

Возможно, страсть Анастасии так бы и угасла, если бы Григорий ее не поощрял. Умевший понравиться какой угодно женщине, Ермилов частенько пользовался своим даром, но сам душою так ни к кому и не привязывался. И вот теперь он поймался в свои же сети: столько раз причиняя душевную боль другим, наконец сам испытал подобные муки.

Наверное, он бы так и не страдал, если бы Анастасия не была женой его друга. Привыкнув к тому, что любая женщина становилась его, стоило ему только пожелать этого, на сей раз Григорий столкнулся с непреодолимой преградой. Всячески пытаясь побороть запретную страсть, он лишь подогревал ее еще больше.

В конце концов случилось то, что должно было случиться. Как обычно, зайдя вечерком к Анастасии, Ермилов вдруг заметил, что боярыня сидела не отрывая лица от платочка, и по всхлипываниям ему показалось, что она плачет. Слезы эти для Григория, хотя и немало испытавшего на своем веку, были словно нож под сердце.

Испугавшись, забыл Гришка всякий стыд и бросился утешать расстроенную боярыню.

– Что с тобой, Настенька? – обнимая ее, начал допытываться Григорий.

Почувствовав на себе тепло Гришкиных рук, Анастасия подняла низко опущенную голову, и они очутились лицом к лицу. На самом деле слезы Настасьи были вызваны вовсе не каким-то горем – простудившись, она до прихода Ермилова чихнула несколько раз подряд, что аж слезы выступили, и носом хлюпала тоже от хвори. Увидев, что у Настасьи вовсе нет причин для печали, у Гришки словно сто пудов с плеч свалилось.

Однако успокоенный Ермилов вовсе не хотел отпускать Настеньку, да она и не противилась. Впервые так близко заглянув в ее небесные очи, Гришка словно попал под колдовские чары. Не в силах противиться их магическому действию, он страстным поцелуем впился в ее податливые уста, и уже ни Григорий, ни Анастасия не думали о том, что в любой миг в горницу может войти и кто-нибудь из челяди, и сам Михайло…

Однако в тот день Михайло не вернулся ночевать: допоздна беседовав с государем, решил остаться в Кремле; и никто не заметил, как уже далеко заполночь Григорий вновь прошмыгнул в опочивальню боярыни, а ранним утром, задолго до первых петухов, столь же тихо вернулся в свою палату.

Как ни странно, согрешившая Настасья вовсе не переживала из-за того, что изменила мужу. Впервые за свою жизнь полюбив и к тому же оказавшись любимой, она была безумно счастлива, и это чувство было настолько сладостно, что уже не оставляло места ничему другому.

Размышляя обо всем случившемся, хотя бы сама с собой Анастасия была честна. Ей действительно было все равно, что она так обошлась с Михаилом – человеком, ее любившим, спасшим ей жизнь и столько для нее сделавшим. В конце концов, сама себя утешая, она думала о том, что тоже кое-чем помогла мужу: богатство и имя ее деда, перешедшие к Михаилу после свадьбы, помогли ему встать на ноги.

Вроде бы все ладно шло – никто не знал о влюбленных, да опротивели Анастасии краткие встречи тайком, это словно украденное счастье. Настасья мечтала о том, чтобы не нужно было в объятьях Григория прислушиваться к каждому шороху, а просыпаясь, хотела чувствовать рядом с собой тепло любимого человека. Кроме того, даже этим редким мгновениям должен прийти конец, ведь совсем скоро Григорию придется уехать.

Настасье вовсе не хотелось терять впервые обретенное счастье. Быть может, она потому настроилась так решительно, что дед ее, покойный Василий, с детства как единственную родную кровиночку баловал ее и потакал всем прихотям. Да и Михайло почти всегда выполнял все ее просьбы, потому не привыкла Анастасия отказываться от того, что хотела. И на этот раз Анастасия не смогла противиться своему желанию. Дерзким было ее решение, и, будь у нее другой муж, никогда бы и мысли такой не пришло ей в голову…

В очередной раз, когда Михайло сообщил, что не вернется домой, Григорий втихаря пробрался в опочивальню Анастасии. Но без обычной радости на этот раз встретила его Настасья. С порога, как отрезала, сказала ему:

– Давно нам, Григорий, пора поговорить.

И Гришка понял, о чем пойдет речь: давно уж забыл, когда последний раз спал спокойно. Не давали ему покоя тяжкие думы, словно замкнувшись в круг – как не крути, все не хорошо! Уехать, оставить Анастасию он уж не мог, настолько пришлась она ему по сердцу. Однако открыться Михаилу тоже задача не из легких: и так стыдно было в глаза другу смотреть, благо что Шорин так уставал, что не был в состоянии замечать его душевных мук. Однако поразило его, что Настя заговорила об этом первая: стыдно стало, что у женщины больше смелости оказалось, чем у него. И в ответ он только кивнул головой.