Подарок от Гумбольдта

Ты, конечно, сумеешь довести эти наброски до ума. Только помни обо мне, как я помнил о тебе, разрабатывая сей сюжет. Ты использовал мой характер, сочиняя своего Тренка, я кое-что позаимствовал у тебя, создавая образ Коркорана. Смотри, чтобы твои карикатурные персонажи не своевольничали. Приведу мнение Блейка на этот счет. «Люблю забавы, – писал он, – но когда одни забавы – это противнее всего. Еще больше я люблю веселье, однако превыше всего ставлю счастье. Человек может быть счастлив в этом мире. Наш мир соткан из грез и фантазий. У одного слезы навертываются на глаза при виде цветущего дерева. В глазах другого дерево – это нечто зеленое, стоящее на пути. Природа для него – смешное уродство. Мне с таким не по дороге».

Я уже объяснил, почему ограничился набросками к сценарию. На большее меня не хватило. Жизнь не удалась, Чарли. Чтобы ты не обвинил меня в том, что я окончательно потерял вкус, постараюсь избежать красивых слов. Говоря попросту, я уже закинул ногу над краем гроба и оглядываюсь назад только затем, чтобы посмотреть, как ты трудишься на ниве смехачества.

По мере возможности помоги дяде Вольдемару. Если там есть другой свет, я буду ждать тебя.

Прежде чем засесть за сценарий, поставь пластинку с «Волшебной флейтой» или перечитай «Бурю» или же Эрнеста Теодора Амадея Гофмана.

Ты неисправимый лентяй и хулиган, но кое на что еще годишься. Даже каплю человечности сохранил.

Мы приходим в этот мир, чтобы быть полезными людям.

Не гонись за деньгами. Не поддавайся жадности.

Удачи с женщинами. И последнее: не забывай, что мы не земные существа, а сверхъестественные.

С любовью, Гумбольдт».

* * *

– Так вот из-за чего у нас пропали билеты в «Ла Скала»! – воскликнула Рената. – Упустили возможность побывать в лучшем оперном театре Европы. Представляю, какое это великолепие – «Севильский цирюльник»! И на что мы его променяли? На поездку на Кони-Айленд и наброски к дурацкому сценарию. Просто смешно! – Рената смеялась, у нее было хорошее настроение. И она была сегодня необыкновенно хороша: волосы, собранные в пучок, платье темных и красных тонов, какие всегда ей к лицу. – Но ты, кажется, не жалеешь, что пропустил спектакль. Темный ты человек, Чарли, хотя и с заслугами, и к культуре равнодушен. Как был, так и остался уличным мальчишкой из Чикаго.

– Постараюсь исправиться. Что сегодня в «Метрополитен»?

– Не хочу в «Метрополитен». Вагнер нагоняет на меня скуку. Может, в кино сходим, посмотрим «Глубокую глотку»? О ней много говорят. И не корчи, пожалуйста, презрительную мину. Знаю, не любишь фильмы с голым сексом. Почему? Почему делать куннилингус сладко, а видеть на экране гадко? Ты унижаешь меня своими хохмами. Потискаешь меня в постели, и я уже женщина определенного сорта – так, что ли?

Но говорилось все это добродушно и даже с любовью. Мы обсудили все это с Ренатой в Дубовом зале «Плазы», куда не доносились запахи вареных сосисок с бобами из богадельни. Жаль, надо было бы вытащить их оттуда и угостить. Менаш рассказал бы мне о моей маме, которая умерла, когда я был мальчишкой. Интересно, что сказал бы о ней взрослый человек – если, конечно, я был таковым. Джулиус говорил, что совсем не помнит ее. Для меня же она была как святая, и в моей привязанности к ней он усматривал что-то нездоровое. Откуда такая неудержимая, на грани истерии, тяга к прошлому? С клинической точки зрения это, наверное, и была истерия. С философской точки зрения дело обстояло лучше. Платон связывал воспоминания с любовью. Да, жаль, но я не имел права просить Ренату тащиться со стариками в какую-нибудь забегаловку, читать им меню, разделывать им устрицы, вытирать жирные капли на спадающих штанах, отворачиваться, когда у бедняг выпадали изо рта вставные челюсти. Ее тоже удивляло, что пожилому человеку вроде меня так хочется послушать о своей мамочке. Рядом с теми двумя я выглядел бы моложе, но не исключено, что она раздраженно смешала бы нас в одну кучу. Таким образом Менашу и Вольдемару пришлось обойтись без угощения.

Рената заказала себе красной икры. Объявила, что это награда за согласие ехать в вонючем метро. «Затем я возьму устричный салат, – говорила она официанту, – а на десерт профитроль. Мистеру Ситрину принесете омлет с травами. Вино закажет он». Я исполнил ее желание и попросил бутылку пуйи фюиссе. Когда официант ушел, Рената сказала: «Видела, видела, как бегали у тебя глаза по строчкам меню. Нечего строить из себя бедноту. Всегда можешь заработать кучу денег. Особенно если будешь держаться меня. Мы с тобой еще станем лордом и леди Ситрин, обещаю. После Кони-Айленда у тебя упало настроение, и посему разрешаю посмотреть на дам, которых привели сюда все эти биржевики и юристы. Посмотри и сравни».

– Нет никакого сравнения, – отозвался я.

Подошел официант с вином и разыграл обычное представление: показал мне этикетку, откупорил бутылку, налил мне попробовать, прежде чем разлить по бокалам. Я должен был оценить его услужливость.