– Не прикидывайтесь дурачком. Сами знаете, о чем я. Мы с вами прекрасно поладили бы. Вы будете совершенно свободны. Никаких обязательств, никаких пут. Можете приходить и уходить, когда вам заблагорассудится. Мы с вами не в Америке, не будем лицемерить… И все-таки, что вы у себя целый день делаете? «Кто есть кто» сообщает, что у вас есть награды за биографии и книги по истории.
– Я как раз приступаю к книге об испано-американской войне. Кроме того, давно не писал знакомым. Кстати, мне надо отправить вот это письмо.
Письмо было адресовано Кэтлин, в Белград. Я не коснулся денежного вопроса, однако надеялся, что она не забыла о моей части гонорара за сценарий Гумбольдта. В нашем разговоре Кэтлин упомянула сумму в пятнадцать тысяч, и в самом скором времени они придутся очень кстати. В Чикаго от меня снова требовали денег: Шатмар пересылал мне мою почту. Оказалось, что сеньора летела в Мадрид первым классом, и бюро путешествий настойчиво просило оплатить билет. В письме Джорджу Суиблу я спрашивал, получил ли он деньги за мои ковры, но Джордж никогда не отличался аккуратностью в переписке. Молчал он и на этот раз. Со дня на день должен прийти астрономический счет от Томчека и Строула за то, что они проиграли мое дело с Денизой. Судья Урбанович даст возможность каннибалу Пинскеру попользоваться энной суммой из моего залога.
– Вы даже разговариваете у себя сам с собой, – заметила Ребекка Вольстед.
– Надеюсь, вы не подслушивали под дверью?
Она вспыхнула, то есть побледнела, еще больше.
– Это сказала мне Пилар.
– Просто я читаю сказки Роджеру.
– Даже когда он в садике? А-а, вероятно, вы репетируете роль Серого Волка…
Не мог же я сказать мисс Ребекке Вольстед, служащей датского посольства в Мадриде, что провожу тайные, доступные лишь посвященным опыты – читаю антропософские тексты мертвым. Выдав себя за вдовца со Среднего Запада и отца маленького ребенка, я, согласно справочнику «Кто есть кто», оказался еще и автором отмеченных премиями биографий, известным драматургом и chevalier ордена Почетного легиона. Этот вдовец снимал самую плохую в пансионе комнату (напротив кухни и вентиляционной шахты). Его карие глаза покраснели от слез. Одевался он элегантно, но из-за кухонных запахов его одежда отдавала кислятиной. Он упорно укладывал редеющие и седеющие волосы на обозначившуюся лысину и впадал в отчаяние, когда видел, как в свете лампы блестит его макушка. У него был прямой, скульптурный нос, как у Джона Бэрримора, но на этом сходство кончалось. Фигура его потеряла былую крепость. Под подбородком, за ушами, под влажными глазами, которые умно смотрели в непонятном направлении, появились морщины. Я всегда считал, что регулярные сношения с Ренатой полезны для здоровья. Я согласен с Джорджем Суиблом, что без нормальной половой жизни недалеко и до беды. В цивилизованных странах в это верят все поголовно. Существует, однако, и противоположная точка зрения – таковые у меня всегда под рукой. Она принадлежит Ницше: считал, что воздержание укрепляет ум, поскольку сперматозоиды остаются в организме человека. Для интеллекта нет ничего лучше. Как бы то ни было, по временам у меня начинаются судороги. Мне безумно хотелось взять в руки ракетку, как это бывало в Центральном оздоровительном. Зато по разговорам с членами клуба я вовсе не тосковал. Я не хотел говорить им о том, что действительно думаю. Они тоже не спешили выложить, что у них на душе, но их мысли по крайней мере легко облекались в слова, тогда как мои не поддавались словесному выражению и с каждым годом становились все бессвязнее и непонятнее.
Как только Кэтлин пришлет чек, я перееду куда-нибудь из этого пансиона, но пока придется экономить. Шатмар проинформировал меня, что налоговое ведомство пересматривает мои доходы за 1970 год. Я написал, что теперь меня это не касается, пусть голова болит у Урбановича.