Подарок от Гумбольдта

«Теперь ты можешь засесть за свою нетленку, за работу о хандре. Может быть, человечество будет тебе благодарно. Ты хочешь помочь людям избавиться от страданий, которые приносит скука. Это благородно с твоей стороны – заняться такими серьезными проблемами, но мне не улыбается быть в это время с тобой. Ты – умный, я знаю, и это меня устраивает. Тебе только надо относиться к гробовщикам так, как я отношусь к интеллектуалам. Что касается мужчин, я смотрю на них с чисто женской точки зрения, невзирая на расу, веру или прежнее пребывание в рабстве, как сказал Линкольн. Поздравляю, у тебя потрясающая голова, тут я согласна с твоей бывшей подружкой Наоми Лутц. Но духовно-интеллектуально-универсальные материи меня не греют. Я, красивая и нестарая женщина, предпочитаю принимать вещи такими же, как их принимали миллиарды людей на протяжении всей истории. Работаешь, добываешь хлеб насущный, целуешься с мужчинами (или бабами), рожаешь детей, живешь до восьмидесяти, не давая житья другим, если ненароком не утонешь или не попадешь на виселицу. С какой стати тратить годы и силы, стараясь найти несуществующую дорогу неизвестно куда. По-моему, это скука смертная».

Я прочитал это, и перед моим внутренним взором прошли десятки гениальных мыслителей, опутывавших человечество паутиной провидчеств, программ, перспектив светлого будущего. Да, людское сообщество небезупречно, зато обладает невероятной способностью работать, чувствовать, верить. Те, кто знает, как надо жить, и завалили человечество немыслимыми прожектами, требуют, чтобы люди отдавали свои силы, чувства и верования то одному делу, то другому.

«Ты много рассуждал о себе, но ни разу не спросил, во что верю я. Я верю во все естественное. Раз человек умер, значит, умер, и дело с концом. Флонзейли стоит на том же. Мертвяк, он и есть мертвяк, и его ремесло – возиться со жмуриками, а я его законная жена. Флонзейли оказывает услугу обществу, так же как и водопроводчики, мусорщики, работники, занятые удалением нечистот, говорит он. Бывает и так, добавляет Флонзейли, ты делаешь людям добро, а они презрительно отворачиваются от тебя. Это похоже и на мое положение. Флонзейли несет печать «нехорошей» профессии и за это немного набавляет стоимость своих услуг. Знаешь, от некоторых твоих теорий посильнее бросает в дрожь, чем от его занятий. Зато он любит порядок во всем. У него каждая вещь на своем месте».

Здесь Рената покривила душой. Она дорога мне, потому что была нечистой, нечистой в библейском смысле. Эта яркая личность обогатила мою жизнь радостью отклонения от правил. Если ей больше нравится Флонзейли, заразившийся от мертвецов покоем и порядком, то почему бы не сказать об этом прямо? Видно, у Флонзейли есть что-то такое, чего у меня нет и в помине, того самого «третьего», о чем писала Рената выше, не объясняя, что это такое. Это меня глубоко задело, даже сердце закололо. По старому выражению, она дала мне под дых. И вообще могла бы избавить меня от объяснений своего муженька, почему он обдирает родных и близких покойного. Я знавал чикагских дельцов-философов, слышал, как они с парадоксальным остроумием рассуждают во время застолья в каком-нибудь заведении на Приозерном шоссе. Они хотели видеть Флонзейли изгоем, стервятником, питающимся падалью, но он был необходим им и невозмутимо забирал в свое подземное царство их денежки, без которых я могу преспокойно обойтись. Рената все-таки удивительная женщина. Естественно, что на прощание ей хотелось сказать хорошие слова и объяснить, как верно она поступила. Я потерял эту удивительную женщину. Она ушла, оставив меня страдать и разбираться в том, почему и как это произошло и что такое то «третье».

«Ты часто говорил, что у тебя всегда все складывалось не как у людей и потому тебе трудно понять желания других. Это верно: ты не знаешь и не хочешь знать, что творится у них на душе. Ты не понимал, что мне нужно устойчивое положение в жизни. Ты был весь как на ладони, когда рассказал, что однажды попробовал поставить себя на место Мэри, которой захотелось получить в подарок велосипед, но у тебя ничего не получилось. Я временно оставлю Роджера на тебя. Позаботься о моем сыне, присматривайся к его желаниям, пока я не пришлю за ним. Сейчас он тебе нужнее меня. Мы с Флонзейли собираемся поехать в Северную Африку, в Алжир или Марокко. В Сицилии все-таки прохладно. Поскольку ты снова хочешь докопаться до источников чувств, советую подумать о твоих друзьях – Шатмаре, Суибле, Текстере. Твое преклонение перед фон Гумбольдтом Флейшером ускорило охлаждение наших отношений».

Почему она не пишет, когда пришлет за Роджером?