Подарок от Гумбольдта

«Роджеру с тобой будет лучше, чем с кем бы то ни было, – писала Рената. – Ты доказал, что любишь его не ради меня. Маме некогда присматривать за ним. Тебе тяжело, я знаю, но ты переживешь наше расставание, и мы останемся добрыми друзьями, хотя сейчас можешь назвать меня обманщицей и грязной мочалкой, как ты делал, когда выходил из себя. Ты справедливый, Чарли, и знаешь, что кое-чем мне обязан. У тебя был шанс отдать мне должное, но ты упустил его. Да, да, упустил! – Я словно видел, как Рената ударяется в слезы из-за того, что я испортил ей жизнь. – Ты отвел мне жалкую роль наложницы. Я была для тебя постельной игрушкой. Тебе нравилось, когда я готовила завтрак с голой попой и в цилиндре. – Не совсем так. Это была ее идея. – Я была хорошим товарищем и позволяла тебе развлекаться. Я тоже получала удовольствие, не отрицаю. А ты отказывал мне во многом. Ты забывал, что я мать. Помнишь, как ты хвастался в Лондоне своей эффектной чикагской любовницей? Когда министр финансов втихомолку полапал меня? Я не стала поднимать шум, потому что помнила о былом величии Британии. Он не посмел бы прикоснуться ко мне, поганец, будь я твоей женой. Ты держал меня на положении дорогой бляди. Не обязательно быть специалистом по анатомии, чтобы не путать задницу с сердцем. Если бы ты считал, что у меня в груди бьется сердце, как оно бьется у его высочества кавалера ордена Почетного легиона Чарлза Ситрина, то у нас получилось бы как надо. Ах, Чарли, никогда не забуду, как ловко ты провез через таможню кубинские сигары, которые купил для меня в Монреале, – просто наклеил на них другие этикетки. Ты был добрый и смешной. Я верила тебе, когда ты говорил, что на особую ногу нужен особый ботинок и что мы с тобой подходим друг к другу. Если бы ты только подумал: «Этот ребенок вырос в гостиничных номерах, и у его матери никогда не было мужа», – то женился бы на мне в первом же муниципалитете, в первой же церкви. Ты мне уши прожужжал своим Рудольфом Штейнером. Так вот, этот Штейнер говорит, что если в этой жизни ты мужчина, то в другой перевоплотишься в женщину, и что эфирное тело (я не очень понимаю, что это такое, – кажется, то, что дает жизнь телу, верно?) всегда противоположного пола. Если тебе предстоит стать женщиной, ты должен многому до этого научиться. Кое-что из этого многого я тебе скажу. Любая женщина, если хочет быть честной, признается, что ей нужен такой мужчина, который скроен из многих мужчин, составной муж или возлюбленный. В одном ей нравится одно, в другом – другое, в третьем – третье. Ты очарователен, восхитителен, трогателен. Быть с тобой, как правило, одно удовольствие. У тебя было это одно, часть другого, но вот третьего нет и в помине.

Я скучаю по тебе, и Флонзейли знает это. Одно из преимуществ его профессии состоит в том, что он стал простым, прямым человеком. Ты однажды сказал, что у него, должно быть, инфернальные взгляды на жизнь – что бы это ни значило, «инфернальные». Я же скажу так: у мужа бизнес погребальный, но характер не печальный. Он не запрещает мне любить тебя. Ты только помни, что я не сбежала от тебя с каким-нибудь незнакомцем, не изменила с первым встречным. Я вернулась к старому знакомому. Когда мы прощались с тобой в Айдлуайлде, я ничего такого и в голове не держала. Но я потеряла терпение, запуталась в изгибах твоей возвышенной натуры. Нам обоим пора основательно устраивать жизнь».

Погоди, погоди, подумаем. Чем бы Рената ни объясняла свой поступок, может быть, она бросила меня потому, что я впадаю в безденежье? В смысле достатка мне далеко до Флонзейли. Люди мрут как мухи. Вероятно, Рената догадывалась, что я подумываю о более скромном образе жизни. Я не отказываюсь от причитающихся мне денег из принципа. Однако безудержная погоня американцев за долларом приобретает в моих глазах поистине космические масштабы. Она заслоняет реальные процессы действительности. Но, подумав так, я понял серьезнейший резон Ренаты оставить меня: она ушла оттого, что мне в голову приходят такие мысли. Рената сама говорит об этом, хотя и по-своему.