Подарок от Гумбольдта

Сеньоры в отеле не было. Роджера я нашел в своем номере. Он сидел на диванчике, закинув ноги на пухлую дорожную сумку. Тут же была горничная. «Где бабушка?» – спросил я. Горничная объяснила, что приблизительно два часа назад сеньору куда-то срочно вызвали и она уехала, а ей велела присмотреть за ребенком до моего возвращения. Я позвонил кассиру, и тот сказал, что моя гостья, дама из номера 482, выехала из отеля, а ее расходы занесут в мой счет. Затем я набрал номер консьержа. А-а, да-да, мадам велела подать лимузин, ей нужно в международный аэропорт. Куда мадам летит? Нам это неизвестно. Через нашу администрацию она билетов не заказывала.

– Чарли, у тебя нет шоколада? – спросил Роджер.

– Есть, малыш, есть. Я принес специально для тебя. – Роджер был ужасный сластена, и я подал ему целый шоколадный батончик. Нашелся-таки человек, чьи желания я понимал. Мальчик хотел к маме. Мы оба хотели к его маме. Бедный ребенок, подумал я, когда он снимал с батончика фольгу и набивал рот. Я сильно привязался к нему. Роджер был в том нежном возрасте, когда маленькое существо – как пульсирующий комок, в нем нет ничего, кроме беззащитного, жаждущего и жадного детского сердечка. Хорошо помню, как я себя ощущал в его возрасте.

Поняв, что я немного говорю по-испански, горничная предположила, что я, наверно, дедушка Роджелио. «Нет!» – в сердцах ответил я. Мало того что бедное дитя бросили на меня – надо еще и дедушкой быть?! Все ясно. Рената проводит медовый месяц с Флонзейли. Ни разу не выйдя замуж, сеньора не жалела сил, чтобы добиться респектабельного положения для дочери, а Рената при всей своей сексуальной сверхобразованности была послушным ребенком. Возможно, строя планы для дочери, старая интриганка чувствовала себя моложе. Облапошив меня, она скинула лет пятнадцать, не меньше. Что же до меня, я наконец уразумел связь между вечной молодостью и непроходимой тупостью. Если я еще не слишком стар, чтобы гоняться за Ренатой, то достаточно юн, чтобы страдать подростковой влюбленностью.

Сказав горничной, что мы с Роджелио даже не родственники, хотя по возрасту я вполне могу сойти за его дедушку, я дал ей сто песет, чтобы она посидела с ребенком еще часок.

Конечно, финансы мои на исходе, но у меня еще хватит денег на некоторые благородные нужды. Я мог позволить себе пострадать как джентльмен. Сейчас мне было не до Роджера. Меня подмывало пойти в «Ретиро», где я мог забыться, колотить себя в грудь или топать ногами, проклинать все и вся или плакать. Я уже подходил к двери, когда зазвонил телефон. Я схватил трубку, надеясь услышать голос Ренаты. Звонили, однако, из Нью-Йорка.

– Мистер Ситрин? Говорит Стюарт. Мы с вами незнакомы, но я много слышал о вас.

– Да-да, я хотел спросить вас кое о чем. Вы собираетесь издать книгу Пьера Текстера о диктаторах – это так?

– Мы возлагаем на нее большие надежды.

– А где сейчас Текстер, в Париже?

– Нет, в последнюю минуту у него изменились планы, и он полетел в Южную Америку. Насколько я знаю, он сейчас в Буэнос-Айресе, хочет взять интервью у вдовы Перона. Волнующий момент, не правда ли? Страна на грани катастрофы.

– Видите ли, я сейчас в Мадриде. Смотрю, есть ли возможность сделать путеводитель по культуре европейских столиц…

– Вот как?

– Разве Текстер ничего не говорил вам об этом? Я думал, вы дали нам «добро».

– Впервые слышу.

– Мистер Стюарт, вы уверены, что ничего не забыли?

– Решительно не понимаю, о чем вы говорите!

– Поставлю вопрос иначе: ваше издательство оплачивает мое пребывание в Мадриде?

– Насколько мне известно – нет. С какой стати?..

– Ay, que lío!

– Простите…

В нише вдруг стало холодно. Я забрался с телефоном в постель.

– Это испанское выражение, вроде французского malentendu. По-нашему это «дурацкая путаница». А проще говоря, меня снова надули.

– Не разъясните ли все это в письме? Не откажите в любезности, – сказал Стюарт. – Вы сейчас над чем-нибудь работаете? Мы могли бы рассмотреть…

– Нет-нет, ничего.

– Но если над чем-нибудь начнете работать…

– Я напишу вам.

Разговор, разумеется, оплачивал я.