– Почему бы вам с вашим влиянием не помочь мне, сеньора? Я приехал в Испанию, чтобы работать над оригинальным путеводителем. Если мы с Ренатой поженимся, то после Мадрида вместе отправимся в Вену, потом в Рим и Париж. Я куплю новый «мерседес-бенц». Наймем гувернантку для мальчика. Предприятие обещает большие деньги. – Я сыпал громкими именами, хвастался высокими связями в европейских столицах, плел бог весть что. Но сеньора слушала вполуха. Может быть, она имела разговор с Шатмаром, а тот любил выдавать мои планы и секреты, не знаю почему. Потом сказал: – Сеньора, что, если нам сходить в кабаре – как его? Кабаре «Фламенко»? Люблю сильные голоса и чечетку. Роджера оставим с няней.
– О, я согласна.
Мы провели вечер с цыганами. Я кидал песеты налево и направо. Как только стихали гитарные переборы и хлопанье в ладоши, я говорил об обручальных кольцах и свадебных подарках.
– Вы часто гуляете по городу. Вам не попадалось что-нибудь, что может понравиться Ренате? – спросил я.
– Тут хороши кожаные изделия – перчатки, пальто, сумки, обувь. Но в одной улочке я набрела на магазинчик, где продают необыкновенно изящные плащи. Мне посчастливилось потолковать с президентом Международного общества любителей плащей – Los Amigos de la Capa, и он показал мне несколько великолепных образцов с капюшонами и без. Мне особенно понравились из темно-зеленого бархата.
– Я завтра же куплю Ренате такой.
Если бы хоть в мимолетном взгляде или в непроизвольном движении сеньоры выразилось недоумение, я догадался бы, что мне делать. Но она только сухо посмотрела на меня, и по столу словно скользнула тень, возникшая из глубины ее зрачков. Мне казалось, будто золотым осенним деньком я попал в лес и, шурша опавшими пахучими листьями, выхожу на лужайку и вижу змею, уползающую в кустарник на опушке. Последние дни я каждую свободную минуту захаживал в Прадо, благо музей рядом с «Ритцем», и подолгу всматривался в причудливые творения Гойи и Босха. Мой мозг привык к видениям и галлюцинациям.
– Вы наконец-то проявили здравый смысл, поздравляю, – сказала моя стареющая спутница. – Я хорошо воспитала дочь. Она будет превосходной женой любому серьезному мужчине.
Слова сеньоры намекали на то, что я, прирожденный простофиля, был серьезным мужчиной и что две дамы – дочь и мать – еще не пришли к окончательному решению. Появился повод хорошенько выпить, что я и сделал, пропустив изрядное количество лепантского бренди. В результате я спал без задних ног и наутро проснулся отдохнувшим. Открыв форточки, я стоял на солнышке у окна и любовался величественной площадью, бегущими автомобилями и отелем «Палас» на противоположной стороне. Принесли завтрак: ароматные булочки, кофе, скульптурное сооружение из масла, джем «Здоровяк». Десять лет я жил по первому классу, считай, в роскоши – одевался у лучших портных, шил на заказ рубашки, носил безупречные с эстетической точки зрения шелковые галстуки. Теперь эта дурацкая расточительность кончилась. Пережив Великую депрессию, я знал, что такое бедность. Большую часть жизни я прожил в бедности. Быть бедным трудно, но не потому, что приходится ютиться в крохотной комнатенке, а потому, что ты не способен поразить воображение хорошеньких женщин, рассчитывающих вступить в брак или даже вынашивающих планы стать хозяйкой замка, как это удалось сделать молоденькой миссис Чарли Чаплин, которая в благодарность родила своему знаменитому старому мужу десять детей. Мог бы я существовать, не производя впечатления на женщин? Возможно, Рената любит меня так, что согласится жить в бедности. На доход в пятнадцать тысяч долларов, обещанный мне Джулиусом, если я вложу в его дело пятьдесят тысяч, можно неплохо устроиться в Сеговии. Я даже не буду возражать, чтобы сеньора жила с нами до конца своих дней. Надеюсь, конец не заставит себя ждать. Я ничего не имею против сеньоры, вы же понимаете, но все же неплохо поскорее потерять ее.
Я попытался позвонить Текстеру в Париж, он должен был остановиться в отеле «Королевский мост», но мне ответили, что господин с таким именем среди гостей не числится. Вероятно, он гостит у подруги матери, принцессы де Бурбон Шестой. Потом я заказал разговор с Нью-Йорком. Мне хотелось самому обсудить с Карлом Стюартом идею «Бедекера» по культуре. Кроме того, следовало убедиться, что мой счет в «Ритце» будет оплачен. Дожидаясь соединения с Нью-Йорком, я стоял у окна и любовался снегом и солнцем. Солнце представлялось мне не шарообразным скоплением плазмы, а неким организмом, живым существом, со своими привычками и причудами.