Подарок от Гумбольдта

– Кафедра по современной литературе – вот что мне нужно. И ты мне в этом поможешь. Чтобы по возвращении Сьюэлл нашел меня в должности завкафедрой на определенный срок. Правительство послало его в Сирию просвещать туземцев. Облагодетельствовать «Пойнтонской добычей» нашего – или английского? – классика. Целый год Сьюэлл будет пить и бубнить под нос стереотипы, а вернувшись, увидит, что старик, который неделями не принимал его, сделал меня профессором. Как тебе моя идея?

– Так себе. Из-за этого ты и не спал всю ночь?

– Встряхнись, малый! Совсем заспался. Стряхни одурь, пойми наконец, что тебя оскорбили. Разозлись. Он же тебя как последнюю уборщицу нанимал. Пора отделаться от рабских добродетелей, которые держат тебя на поводке у среднего класса. Будь тверже, практичнее. Я сделаю из тебя железного человека.

– Вряд ли сумеешь. Ты уже в четырех местах числишься, это будет пятое. У тебя никакого времени не хватит… Ну хорошо, допустим, что я – твердый и практичный. Тогда возникает вопрос: я-то что с этого буду иметь? Какая роль отводится мне?

– Чарли, у меня есть замечательный план, – без тени улыбки произнес Гумбольдт.

– У тебя всегда есть план. Ты как тот, как его… Ну, который не мог выпить чашки кофе без того, чтоб не затеять что-нибудь замечательное. Будто он Александр Поуп какой.

Гумбольдт принял это за комплимент и хохотнул, не разжимая рта.

– Вот что ты сделаешь. Пойдешь к старому Рикеттсу и скажешь: «Гумбольдт – выдающаяся личность, поэт, ученый, критик, педагог, редактор. Он пользуется международной известностью и займет свое место в истории литературы Соединенных Штатов». Между прочим, так оно и есть. «У вас отличный шанс, профессор Рикеттс. Мне стало известно, что ему надоело вести богемный образ жизни и постоянно думать о заработках. Литературный мир быстро меняется. Авангард – уже вчерашний день. Гумбольдту пора начинать спокойную, размеренную, достойную жизнь. Он к тому же женат. Я знаю, он в восторге от Принстона. Ему нравится и университет, и город, и, если вы предложите ему хорошую должность, он с удовольствием рассмотрит предложение. А я уговорил бы его. Не упускайте случая, профессор Рикеттс. В Принстоне трудятся Эйнштейн и Панофский, но вам не хватает крупной и самобытной литературной фигуры. Появилась тенденция приглашать в университеты художников. Возьмите Амхерст, там уже обосновался Роберт Фрост. Принстону негоже плестись позади. Держитесь Флейшера, не отпускайте его, иначе вам попадется какой-нибудь третьеразрядный писака».

– Эйнштейн и Панофский очень даже к месту, но начинать надо с Моисея и пророков. Да, вот это сюжет, круче некуда. Похоже, Айк тебя вдохновил. Благородство и низкое коварство вперемешку.

Гумбольдт, однако, и бровью не повел, не улыбнулся. Глаза у него покраснели от бессонницы. Полночи он следил за результатами выборов. Потом, охваченный отчаянием, бродил по дому, вышел во двор – все думал о том, что делать. В голову поползли мысли о государственном перевороте. Потом пришло вдохновение. Он залез в свой «бьюик» и погнал. По тенистым переулкам застучал неисправный глушитель. Длинное туловище машины заносило на поворотах. Суркам повезло: они забились в норы и уже впали в спячку. Перед мысленным взором Гумбольдта чередой проходили фигуры Уолпола, стендалевского графа Моски, Дизраэли, Ленина. Его переполняли старомодно-возвышенные раздумья о вечной жизни. Вспомнились Иезекииль и Платон. Да, мой друг был благородным человеком. Кроме того, он был большой выдумщик, и неустойчивая психика делала его одновременно подлым и смешным. Осоловелый от усталости, Гумбольдт негнущимися пальцами достал из портфеля пузырек и высыпал несколько таблеток на ладонь. Возможно, транквилизаторы. Возможно, амфетамины, чтобы поднять настроение. Он всегда занимался самолечением. Демми Вонгель тоже занималась самолечением. Запрется, помню, в ванной комнате и глотает, глотает таблетки.

– Когда пойдешь к Рикеттсу?

– Я думал, его только для вида посадили.

– Так оно и есть. Он марионетка в руках старой гвардии. И все же они не могут не считаться с ним. Если мы обработаем его и он примет решение, наверху возражать не будут.

– Почему ты думаешь, что Рикеттс поступит так, как мы хотим?

– Потому, дружище, что я пустил слух, будто у тебя принята к постановке пьеса.

– Какая пьеса?!

– Та, что уже репетируется на Бродвее.

– Зачем ты это сделал? На меня будут смотреть как на обманщика.

– Отнюдь. На тебя смотрят как на будущего драматурга. Не волнуйся, протолкнем мы твою пьесу. Предоставь это дело мне. Я дал Рикеттсу экземпляр «Кеньон ревью» с твоим эссе, и он считает, что ты растешь над собой. И не строй из себя целочку. Я знаю, какой ты бедокур и как любишь интриги. К тому же это не просто интрига…

– А что же? Чудо?

– Никакое не чудо, а взаимовыручка.

– Не морочь мне голову!

– Я – тебе, ты – мне.

Хорошо помню, как я заорал: «Не желаю!» – потом спохватился и рассмеялся: