Подарок от Гумбольдта

Необходимо абсолютное спокойствие, чтобы сквозь внешнюю оболочку вещей проникнуть мыслью в их сердцевину. Как раз спокойствия мне и не хватало после этих воспоминаний о Гумбольдте и его закидонах. Зато я вспомнил шутку, которую он любил повторять в хорошем настроении после обеда за неубранным столом. В городском колледже Нью-Йорка преподавал философ Моррис Р. Коэн, ныне покойный. На занятиях какой-то студент однажды спросил: «Профессор Коэн, как мне узнать, что я существую?» Старик ответил: «А кто же задает этот вопрос?»

Мне захотелось применить ту ситуацию к себе. После того как я заглянул в личность и биографию Гумбольдта, будет правильно, если я загляну еще глубже в себя самого. Не стоит судить мертвого, ибо он не может ответить. Надо пойти с ним в ногу, поскольку мы равны как двое смертных. Вы, конечно, догадываетесь, что я хочу сказать. Да, я любил его. И все же смертный смертному рознь. Я был автором модной бродвейской пьесы (сгорающим от стыда за нее), я стал знаменитостью. Гумбольдт же – свихнувшимся санкюлотом, который с кучкой кричащих полупьяных дружков пикетирует театр, невольно подогревая интерес к спектаклю. В «Белой лошади» на Гудзон-стрит он запросто клал меня на обе лопатки. Однако в газетах, в колонке авторитетного Леонарда Лайонса, мелькало имя Ситрин, а не Флейшер. Гумбольдт задыхался от зависти. Настал мой черед вкушать плоды славы, зарабатывать кучу денег, получать мешки писем, пользоваться уважением влиятельных лиц, неустанно приглашавших меня на обеды у Сарди, слышать прозрачные намеки от надушенных дам в отдельных кабинетах, покупать только самые лучшие, самые дорогие вещи, переживать невыносимо волнующие моменты всеобщего признания (и чувствовать себя правым всегда и во всем). Я постоянно находился в поле высокого напряжения. Как будто в руках у меня были провода, смертельные для обычных людей, или гремучие змеи, которыми в религиозном экстазе манипулируют деревенские юродивые.

Демми Вонгель, которая и так опекала меня, взялась за Ситрина всерьез. Она была моим инструктором, администратором, поваром, начальником, постельным партнером. Она сократила свои академические часы и была занята по горло. Демми не пускала меня навестить Гумбольдта в Белвью. Мы страшно ссорились из-за этого. Она считала, что мне тоже надо показаться психиатру. «С тобой что-то происходит, – говорила Демми. – Внешне ты собран, спокоен, но внутри-то кипишь от возбуждения и разваливаешься на части». Она послала меня к светилу по имени Элленбоген, автору поучительных руководств по сексу и непременному участнику телебесед на эту тему. Не сходящая с длинного сухого лица ухмылка, индейские скулы, торчащие зубы, как у ревущей лошади в «Гернике» Пикассо, – таков был его внешний облик. Чтобы освободить пациента от комплексов, он первым делом оглоушивал их. Лекарственной кувалдой служила ему мысль о разумности и необходимости чувственного наслаждения. Действовал Элленбоген решительно и жестко, как и подобает обитателю Манхэттена, но не переставал улыбаться. С нью-йоркской выразительностью он рассказывал о своей методе. Жизнь коротка, говорил он, и мы обязаны компенсировать эту краткость частым интенсивным сексом. Элленбоген не знал, что такое дурное настроение или угрызения совести, ни на что не обижался, отвергал гнев и агрессивность. Эти эмоции плохо сказываются на совокуплении. Книги на его полках подпирали бронзовые фигуры сплетенных пар. Воздух у него в кабинете был тяжелый. Темная деревянная обшивка на стенах, глубокие кожаные кресла. Во время наших сессий он растягивался на диване, подложив под ноги подушечку, и засовывал обе руки за пояс (неужели нежил свой прибор?). Окончательно расслабившись, Элленбоген без стеснения испускал порядочное количество газов. К спертому воздуху кабинета добавлялись новые запахи, которые, как ни странно, шли на пользу цветам.

– Вы, молодой человек, страдаете комплексом вины, – говорил он мне. – Отсюда депрессия. Вы – муравей, мечтающий быть кузнечиком. Вам вреден успех. По-моему, меланхолия с эпизодическими приступами веселости. Женщины, должно быть, гоняются за вами. Мне бы ваши возможности. Актрисы, как я понимаю? Позвольте женщинам доставить вам удовольствие. Им только это и нужно. Самый акт для них менее важен, чем возможность проявить свою нежность.

Чтобы преодолеть мою неуверенность в себе, Элленбоген делился со мной собственным сексуальным опытом. Одна дама с глубокого юга увидела его по телевизору и поехала на север специально, чтобы переспать с ним. Получив то, ради чего приехала, она сказала с радостным вздохом: «До чего же он хорош в постели! – подумала я, увидев тебя в ящике. Слава Богу, я не ошиблась». Я, естественно, рассказал Элленбогену о Демми Вонгель, и он заочно невзлюбил ее. «Да, положеньице… – сказал он, пососав десны. – Та еще штучка. Замуж хочет, даю голову на отсечение. Преждевременное развитие. Симпатичная девчушка. И сто килограммов в тринадцать лет. Жадная до жизни. Своенравная. Властолюбивая. Такая заживо заглотает».