– И чего ты позволяешь своей экс так мытарить себя? У тебя же адвокат – класс. Я кое-что разузнал об этом Форресте Томчеке. Ба-альшой специалист по разводам! Имеет дело с банкирами-воротилами. Но ты для него – ноль без палочки. Тебе его твой дружок Шатмар присоветовал, верно я говорю? А у жены твоей кто адвокат?
– Есть один. Его зовут Макси Пинскер.
– Фью! Тут тебе крупно не повезло. Этот жид-людоед из тебя отбивную сделает. Погано у тебя на общественном фронте. Не можешь за себя постоять. Позволяешь садиться себе на шею. А все почему? Друзья-приятели у тебя такие. Мне кое-что о твоем Шатмаре известно. Пригласят его в гости, и он рад-радехонек рассказать, какой он вредный, Чарли. Кормит сплетнями газетчиков, особенно тех, что охочи до жареного. Стелется перед Шнейдерманом, лижет ему зад. Хочешь знать, как все было? Шатмар получил за тебя взятку от Томчека. Томчек продал тебя людоеду Пинскеру. Пинскер – судье. Тот, натурально, твоей жене – как ее звать-то, я позабыл?
– Дениза, – привычно подсказал я.
– Дениза спустит с тебя семь шкур и развесит в своем логове. Слышь, Полли, разве наш Чарли похож на известного писателя Чарлза Ситрина?
Кантебиле был в ударе. Вчера вечером ему, естественно, приспичило поведать кому-нибудь о своих подвигах. Как Гумбольдт после победы над Лонгстаффом помчался в Деревню, чтобы залезть на Дженни, так и Кантебиле рванул на своем «буревестнике» к Полли, чтобы отметить на ней свою победу и мое унизительное поражение. Отсюда родилась такая мысль: какая же это могущественная сила в демократических Соединенных Штатах – стремление быть интересными в чужих глазах! Вот почему американцы не умеют хранить тайны. Во время Второй мировой войны мы приводили в отчаяние англичан тем, что не держали язык за зубами. К счастью, немцы не могли поверить, что мы так болтливы. Считали, что мы организуем утечку ложной информации. И все это делалось для того, чтобы доказать, что мы не такие скучные, как кажемся. Из нас так и прут новости и обаяние.
«Давай торжествуй, жалкий ублюдок, – сказал я себе. – Поглаживай свои мышиные усишки. Хвастайся тем, что сделал мне и моему «мерседесу». Придет день, я тебя достану, поганец». Вместе с тем я был рад, что Рената увозит меня за границу. Кантебиле, похоже, уже строит планы относительно нашего общего с ним будущего. И я отнюдь не уверен, что смогу защитить себя.
Усталый, бледный, но красивый и довольный, Кантебиле поглядывал на меня почти любовно. Даже не расстегнув пальто реглан и не сняв шляпы, он плюхнулся на диван и задрал ноги в дорогих туфлях на кофейный столик с китайской лакировкой. Кантебиле вспотел, от него неважно пахло, но настроение было явно приподнятое.
Полли долго думала, как ответить на вопрос своего спутника, и наконец выдавила:
– Мистер Ситрин все еще привлекательный мужчина.
– Спасибо, милая, – отозвался я.
– А как же иначе? Одни глаза чего стоят. Ты видела такие большущие черные глаза? И член, наверное, большущий. Красавец, да и только, правда, увядающий. Да, сдает мужик, и потому горюет. Подбородок уже не твердый, а под ним второй вырос. Складки на шее. Ноздри раздулись, а из них белые волосы торчат. У старых лошадей и гончих псов вся морда тоже белая. И все-таки он не похож на других. Он, как бы это сказать, редкая птица. Вроде розового фламинго. Его надо в Красную книгу занести. И мужской силы хоть отбавляй. Всех баб перетрахал. Но себя еще больше любит. Со своим дружком Джорджем физкультурой занимается. Стоят на голове, принимают витамин Е и с ракеткой по корту носятся. Говорят, у тебя удар левой хорош.
– Да, но для Олимпийских игр я староват.
– У мистера Ситрина сидячая работа, ему нужны физические упражнения, – вставила Полли. Она начинала нравиться мне – не как женщина, а так, по-человечески. Нос с горбинкой и золотисто-рыжие волосы.
– Не потому он старается быть в форме. У него подружка молоденькая, а молоденькие не любят, когда их животом жмут, у них чувства юмора не хватает.
– У меня воспаление шейных суставов, вот я и упражняюсь, – объяснил я Полли. – С годами голова вроде как тяжелеет, и шея плохо ее держит. Да, напряжение накапливается в голове, этом вороньем гнезде, откуда свободная неповторимая личность обозревает окружающий мир.