Подарок от Гумбольдта

– Ты прав, затея с похищением – это чересчур. А как ты думаешь, к судье можно подъехать? Ведь судья графства избирается, верно я говорю? Так вот у меня есть свои ребята среди тех, кто составляет списки кандидатов. Они решают, кого включить, а кого – нет. За сорок тысяч косых имя Урбановича будет стоять в избирательном бюллетене или нет. – Я не спеша выдул щетинки из электробритвы. – Что, и это не нравится?

– Не нравится.

– Может, твои супротивники уже подъехали к судье. Отчего он с ними такой обходительный? Нет, ты какой-то ненормальный. Тебя надо в Музее Филда показывать. Посадить в стеклянный ящик и показывать… Тебя младенцем мама уронила… Слышь, если я скажу: «Разделывайся с делами и валяй за границу», – что ответишь?

– Отвечу, что только из-за денег из Штатов не уеду.

– Ну конечно. Мы не диссиденты. Мы любим свою страну… Нет, парень, как ни крути, ты не годишься для больших денег. А другим они ой как пригодились бы… Такие люди, как наш президент, притворяются, будто они стопроцентные американцы из «Сатердей ивнинг пост». Такие и бойскаутами были, и газеты утречком разносили. Но они не настоящие американцы. Настоящий американец – это чудак на букву «м» вроде тебя, ученый еврей с чикагской Западной стороны. Тебе бы в Белом доме сидеть.

– Я не против.

– Тебе бы понравилось, как тебя со всех сторон охраняют. – Кантебиле открыл дверь ванной, чтобы посмотреть, не подслушивает ли Полли. Полли не подслушивала. – Твоя бывшая жена рвется в бой? Мы примем бой. Мы устраним ее. Устроим автокатастрофу. Прямо на улице ее может хватить удар. Можно столкнуть ее под колеса поезда или зарезать в темном переулке. Мало ли способов. Есть ребята-сорвиголовы, которые кончают баб направо и налево. Ей не удастся уморить тебя. Ты чего позеленел? Считай, что это шутка. Кантебиле – большой шутник.

– Надеюсь, ты действительно шутишь.

– Шутка шуткой, но живем мы все-таки в Чикаго, где на девяносто девять процентов кошмар.

– И незачем делать его стопроцентным. Ладно, постараюсь допустить, что это была шутка. Жаль, что Полли здесь не было. Ценю заботу о моем благосостоянии, но не желаю ничего больше слышать. Мне не нужны страшные подарки на Рождество. Никаких преступных планов, понятно? А то сообщу в полицию.

– Побереги здоровье, я никого пальцем не трону. Мне просто хотелось показать, какими путями можно действовать. Это полезно – иногда раскинуть умом, прочищает мозги. А твоя ждет не дождется, когда ты сыграешь в ящик.

– Мне это неизвестно.

Я нагло лгал. Дениза не раз и не два говорила мне это. Поделом мне, что разговор с Кантебиле принял такой оборот. Я сам его спровоцировал. Я так проложил себе курс в людском море, что испытываю одно разочарование за другим. Вы спросите, какие? Мне мнилось, что я наделен шекспировскими страстями, потребностями и пониманием большого масштаба. В действительности же мои желания и порывы были лишь жалким их отражением. И вот я смотрю в мутные глаза Кантебиле. Ах, где мои мечты о другой, духовной жизни? Я думал, что занятие умственным трудом само по себе обеспечит место в ней. В этом отношении мы с Гумбольдтом были очень похожи. Он восхищался ученостью, рассудительностью и аналитической силой ума таких людей, как Ричард Дурнвальд. Для Дурнвальда единственной настоящей, полной, достойной мужчины жизнью была жизнь мысли. Я соглашался с ним, но теперь думаю иначе. Решил прислушиваться к собственному голосу, идущему из глубин моего существа. Он говорил, что есть мое тело и есть я. Телом я связан с природой, но я не весь заключен в теле. Едва подумав об этом, я увидел изучающий, угрожающий, даже убийственный взгляд Кантебиле.

– Много лет назад, – сказал я, – в книжках с картинками был хулиганистый мальчишка по прозвищу Сорванец Амброуз. Тогда Ринальдо Кантебиле еще на свете не было. Теперь он есть, но не должен строить из себя сорванца и хулигана. Все, я ухожу.

– Постой, как насчет нашей диссертации?

– Какое мне до нее дело?

– Через несколько дней Люси возвращается из Невады.

Я промолчал. Через несколько дней я буду за границей, в безопасности, вдали от этого помешанного, хотя, вероятно, среди других помешанных.

– И еще, – сказал Кантебиле. – Можешь трахнуть Полли, только предупреди заранее. Иначе – не смей.

– Не посмею.

Кантебиле остался в ванной, думаю, доставал пули из мусорной корзины. В кухне Полли уже поставила на стол йогурт и крутое яйцо.

– Вот что, – сказала она. – Не связывайтесь с ширпотребом. Рональд в этих делах здорово прогорает.

– А он знает об этом?

– Еще бы!

– Значит, он привлекает новых инвесторов, чтобы возместить собственные убытки?

– Кто его знает. У него никогда ничего не поймешь… Что это за медаль у вас на стене? Такая красивая.